Старики. Роберт Равоев

я тебе помогу.

      Вскоре похлебка из мацони и мелких кусочков лаваша, заправленная тархуном и солью, была готова.

      – Татик[1], а ты не будешь?

      – Нет. Аппетита нет. Кушай, кушай.

      Нуник начала хлебать похлебку и подумала: «Аппетита нет, разве так бывает?».

      Вечером по городу слышались выстрелы, иногда они становились интенсивными, но чаще раздавались одиночные, а это означало, что еще одного, наверняка, достала пуля.

      – Татик, это кто стреляет, турки или наши?

      – Все стреляют, разве разберешь?

      Послышался скрежет давно не смазанных петель калитки. Бабушка подошла к окну, подняла край занавески:

      – Отец идет. Иди, встречай.

      Нуник бросилась к дверям, выбежала встречать отца. Он вошел, неся на руках дочь, обхватившую его шею. На лице, покрытом пылью, резко обозначались складки, делавшие лицо суровым и задумчивым.

      – Что такое происходит? Так много стреляют.

      Он опустил Нуник на пол, сел на вблизи стоящий стул и начал развязывать шнурки ботинок.

      – Налей в таз воды, ноги хочу помыть. Но сначала лицо.

      И встав, направился к тазу, стоявшему в углу комнаты. Бабушка маленькими струйками лила ему на голову воду, он чертыхался от удовольствия, водил обеими руками по волосам, шее, иногда сам себе приговаривая:

      – Мы еще им покажем… Ничего, ничего…

      Нуник стояла чуть поодаль и детским чутьем старалась угадать настроение отца.

      – Балик джан[2], принеси отцу полотенце, – сказала бабушка. – На полке, в шкафу.

      – А где Сирануш?

      – Она у соседей, просили помочь. И Ашот вместе с ней. А дети уже спят.

      – Кликни их, пусть придут. Дело есть.

      – Дело? Какое дело?

      Бабушка накинула платок и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.

      – А ты почему не спишь Нуник? Сестра спит, а ты…

      – Они маленькие, а я большая.

      – Ты и вправду большая, но спать и тебе пора. Иди, умойся и ложись, а то утром вставать нам всем надо рано.

      Чуть свет Карс погружался в тревожный сон. Стояла ранняя осень и деревья, еще не совсем пожелтевшие, выдавали гамму разбросанных красок. Казалось, неведомый художник обходит их в ночное время, чтобы вместе с зарей представить эту яркую красу жителям этого небольшого, но и не совсем маленького южного города.

      Нуник прошла к тахте, сняла покрывало, перевернула подушку и, раздевшись, скользнула под теплое овечье одеяло. Ей нравилось лежать на животе, уткнувшись в мягкую перинную подушку, мысленно обозреть прошедший день, чуточку помечтать и впасть в сладкий сон.

      Вот и сейчас, она стоит и смотрит, как отец ловко орудует мотыгой, потом он поднимает голову и просит воды. Она бежит к кувшину с холодной водой, он там, на краю поля, закрытый овчиной, чтобы сохранить вкус и свежесть воды, наливает в большую алюминиевую кружку и бежит обратно, к отцу. А его там нет… Она стоит недоуменно с кружкой в руке и вдруг слышит голос отца, оборачивается – отец шагает к ней, держа в руках большой ломоть хлеба с сыром.

      – Возьми,

1

Татик – бабушка (армян.)

2

Балик джан – доченька (армян.)