Без времени, без желаний, без истерики. Андрей Александрович Писарев

отряд химиков в защитных белых костюмах и свинорылых противогазных масках. Около недели поселение скрупулёзно обрабатывалось от химикатов. Материалы, инструменты, строители были готовы к началу разрушения старого для возведения нового.

      Муж Ники умер без суда и следствия. Его нашли через неделю такие же рыбаки, как и он. Сообщили в местные органы для составления протокола. Рыбачить в этом же месте не захотели и уехали обратно домой. Ника ничего не ощущала. Когда ей сообщили о новости, она просто молчала, сказав: «Ну что ж, видимо так должно было быть» Спустя пару дней, когда я наведался к ней в гости, она открыла папку с фотографиями на компьютере и начала плакать. Но это было недолго и не навзрыд. Бесчувственное время, куда деваться.

      Прошло полгода. Ничего не менялось, лишь руки деревьев осыпали свои зелёные перчатки, которые потом закрылись белым холодным полотном. Единственное, что меняется в это время – погода. Встретив новый год, я пришёл в двухэтажное многоквартирное здание квартальной застройки. За дверью Ника.

* * *

      Мы сидели друг напротив друга за круглым лакированным коричневым столом. За её спиной дул ветер из приоткрытого балкона, который сдувал абажуры напольного торшера, жёлтый свет которого переменно прыгал с одной точки стены в другую. Ночь исчерпала нас. Во мне было пару бутылок шампанского, в ней около того же. Когда знаешь человека несколько десятилетий, уже и говорить ничего порой не хочется, потому что все слова сказаны, а молчание так и норовит прокричать. В такие моменты важно понять: насколько это твой человек. Если молчание сливается в целую, законченную симфонию, где инструменты перетекают друг в друга, как луна в солнце на небосводе – то человека можно трактовать для себя любыми приятными эпитетами. А вот если молчание ощущается так же, как сандалии с носками, или пение мимо нот… Настолько плохо, что даже сварка не способна соединить, то с этим человеком ничего не стоит делить, абсолютно.

      Мы молчали около десяти минут. В моей голове перетекала утренняя вымученная пустота. Мысли в голове легли спать, лишь мелькающие образы ныряли друг в друга, создавая самопроизвольный сюжет в абстрактной пьесе. Как вдруг, Ника начала.

      – Я считаю жизнь на Земле проклятием.

      Нике было чуждо говорить о таких темах с подобной точки зрения. Она была оптимисткой, но подходила к этому не слепо, а взвешивая всё на весах критического мышления. Эти слова, сказанные только что – первое, что меня хоть как-то удивило за долгое время, ибо жизнь стала чудовищно прозаична. Настолько же предсказуема, как восход солнца утром; как исход любых человеческих взаимоотношений, заканчивающиеся жестокостью; как рост волос после бритья, или как смерть в конце жизни.

      – Ого. Почему же, вдруг, ты решила так? – спросил я.

      – Сам знаешь, я считала так не всегда. С совсем недавнего времени.

      – Я понимаю почему, но на каком-то же определённом моменте ты решила так для себя? Мне интересно, расскажи.

      – Пожалуй,