Совсем иное дело. Сборник

уважали этого пациента.

      Лежит литератор на своём видавшем виды диване в запущенной, запыленной холостяцкой квартире, и невесёлые мысли посещают его голову. Отнюдь не творческие.

      «Вот уж не думал, что буду так умирать – в полной тоске, одиночестве и заброшенности. Ни тебе поклонников, ни почитателей, ни цветов, ни плачущих женщин! Никому оказался не нужен, а ведь всю жизнь старался, вкалывал, отказывал себе во всех удовольствиях!

      Где сотрудники той газеты, что иногда меня публиковала? А ведь каждый раз, что я их посещал, говорили: “Вы уж, пожалуйста, нас не забывайте! Заходите, будем рады!” Хоть бы поинтересовались: жив ли, здоров?..

      И куда пропали девицы из собеса? Всё крутились, изображали заботу: “Может, вам в магазине что надо купить? Может, в аптеке?” А когда надо, их ветром сдуло. Квартиру мою хотели к рукам прибрать, затем и хлопотали! Кукиш вам квартиру!

      А где те несколько старух, что приходили меня послушать? Правда, зевали, когда я читал. Одна так даже засыпала. Но приходили же, времени не жалели!

      Да хоть бы Дарюхин с Ваграмичевым пришли – критики хреновы! Порадоваться, что помираю, не дописав последний роман. Что больше не буду мозолить им глаза. Как они меня поносили, сколько крови выпили!.. Всю жизнь мою отравили: “Твои дешёвые детективы никому не нужны! И без них полки в магазинах ломятся от низкопробной литературы! Только лес переводишь, вредитель!”

      Так у меня ведь и родственники какие-то остались… Я их, конечно, давно не видел, но совесть-то у них должна быть!

      А на мои похороны, интересно, народ придёт или нет? Курицына, помню, пару лет назад хоронили, так народу собралось человек пятьдесят. Сам председатель Союза писателей речь толкал. Но кто такой Курицын? Так себе писателишка.

      Вот ведь никогда не думал, что так закончу свою жизнь – ни тебе славы, ни почёта, ни уважения…»

      Размышлял так Дровосеков, переживал, расстраивался и впал то ли в забытьё, то ли в сон. И видит, что оказался он на том свете. Два стражника ввели его в какую-то большую комнату, где стоял высокий человек во всем чёрном.

      – Ну что, гражданин литератор, – начал тот сразу без предисловий, – раскаиваемся в своей грешной, никчёмной жизни?

      – А? Что? Как? – ничего не понял Дровосеков. – В чём я должен раскаяться-то?

      – А сам, стало быть, не догадываешься? Своим умом не дошёл? А ещё считаешься представителем интеллектуальной профессии!

      – Помилуйте, я всю жизнь пахал, света вольного не видел! – взмолился наш герой.

      – Работы бывают разные. И у палача работа, и у тюремщика, и у убойщика скота…

      – Ну, вы скажете тоже!.. Я ведь никому вреда не причинил…

      – Не причинил?! – повысил голос человек в чёрном. – Ты так в этом уверен?! А я уверен в обратном!

      – Но что, что я сделал кому плохого? – пропищал не своим голосом литератор и, неожиданно для самого себя, бухнулся на колени.

      – Что сделал?! – словно гром прогремел судья. – Смотри!

      С этими словами он взмахнул правой