Жажда. Валентина Ульянова

Федор Лукич. – Слышишь, Егор?! Нецело!

      Мальчик снова нахмурился, уставив в пол непокорный взгляд. И вдруг твердо изрек:

      – А Юшку он больше дразнить не будет.

      Гость поглаживал ладонью усы, скрывая улыбку, а глаза его так и искрились смехом. А отец сказал почти примиренно:

      – Ну, будет перечить. Ступай-ко спать.

      Егор быстро взглянул на отца, на гостя – и его точно ветром сдуло.

      В темных сенях, сразу за дверью, его удержала за руку мать:

      – Егорка, поди умойся!

      Он послушно прошел за нею на кухню, наклонил умывальник над деревянной лоханью и, пофыркивая, стал умываться. Мать, разглядывая его исцарапанное лицо, сказала с ласковым укором:

      – Экой ты у меня… заступник… горяченек… Ах, трудно будет тебе, буйной головушке…

      – Ну и пусть, – упрямо поднял мокрый подбородок Егор, – ведь я прав, ведь прав же?!

      Детские ясные глаза смотрели на нее снизу вверх требовательно и возмущенно.

      – Эх ты, – вздохнула мать. – Прав! Экой ты… Буянко… Бунко!

      – Ну и пускай – Бунко! – повторил малыш – и вдруг засмеялся звонко, рассыпчато, захлебываясь в радостной беззаботности девяти мальчишеских лет. – Бунко!

      С этого дня никто никогда не называл его иначе.

      Глава 2

      «Чтобы свеча не угасла»

      В этот же вечер, в этот же час, в дальней дали от рязанской маленькой деревушки, в самом сердце стольного града Москвы, в кремлевском кабинете великого князя прозвучали те же слова:

      – Трудно будет тебе, сынок… – задумчиво произнес великий князь Московский и Владимирский Василий Димитриевич, с тяжкой думой в усталых глазах глядя на неоконченное завещание, над которым склонился дьяк Тимофей.

      Писец старательно вывел последнее продиктованное слово, положил перо и поднял ожидающие глаза на князя.

      – Обожди меня здесь, – велел великий князь, поднялся с тронного кресла и направился в верхние покои попрощаться на ночь с сыном.

      Старушка нянька давно уже уложила его в постель, но спать ему совсем не хотелось, он безжалостно теребил мягкий мех одеяла и, едва она окончила сказку, немедленно попросил:

      – Нянюшка, пожалуй, еще что-нито расскажи…

      Та устало вздохнула:

      – Спи, засыпай, Васенька, голубчик! Завтра к утрене рано вставать, потом отец Иоанн учить тебя придет: будет бранить меня, что ты-де сонный, как намедни бранил. И истинно: тебе, государь мой, много учиться надо. Великий путь пред тобой! Ведь ведаешь, тебе даже имя сам ангел Господень нарек!

      – Расскажи! – послышалось из пышных подушек.

      – Да я рассказывала тебе! Сколь раз…

      – А ты изнова расскажи!

      Нянька устало оперлась полными локтями о подлокотники стула, прикрыла глаза, вздохнула и тихо, напевно заговорила:

      – Ну, коли так, слушай, княжич… В самый тот день и час, когда Господу было угодно даровать тебя твоей матушке, духовник батюшки твоего молился Господу в келье своей… И вдруг слышит он, как некто ударил в дверь и проговорил: «Иди нареки имя великому князю Василию». Он тотчас же встал и вышел, но никого не оказалось за дверью. Подивился он тому диву дивному и пошел на княжеский двор. И вот, по дороге сюда, встретил он посланного к нему, и тот посланный ему говорит: «Иди нареки имя рожденному сыну великого князя». Инок его вопросил: «Ты ли сейчас приходил к келье моей?» Но тот сие отрицал. Еще пуще подивился инок. И пошел ко двору, и нарек имя тебе: «Василий», – и всем поведал чудо сие, и всех удивил.

      – Так это ангел? Ангел прорек ему обо мне?! – сев на постели, восторженно воскликнул малыш.

      – Вестимо так, ангел Божий, – ласково подтвердила старушка. – Знать, дела велии тебя ожидают, княжич!

      Мальчик гордо и даже торжественно кивнул головой. А нянька вдруг спохватилась, всплеснула руками:

      – Ох, да что это я, неразумная! Так-то ты засыпаешь, голубочек наш! Ложись-ко в подушечки, а я укрою тебя!

      И она с таким усердием захлопотала вокруг ребенка, что не заметила, как колыхнулись завесы, скрывавшие дверь, что вела в покои его отца…

      Великий князь, расстроенный тем, что услышал, вернулся к себе, так и не благословив сына на ночь.

      «Глупые бабы! – досадовал он. – Испортят, захвалят мальчишку! Пора отдавать его в мужеские руки. Завтра же назначить дядьку. А то – загордится, возомнит о себе. А что его ждет? Престол его будет шаток: родные дядья первые бросятся на него, как голодные волки, – сами зарятся на Москву».

      Вот только что – и свежа еще боль от ссоры – он, Василий, согнал с удела брата Константина, взял под стражу его бояр. Не желают признать права племянника на престол Московский, завещание их отца, Димитрия Иоанновича, толкуют по-своему. Криво толкуют! Себе все хотят! Брат Константин, злобствуя на него, великого князя, уехал в Новгород, вечное гнездо бунтарей, и что-то еще он там затевает! Да и братец Юрий ему под стать, если