Маленький чайный магазинчик в Токио. Джули Кэплин

бледно-зеленую жидкость, пар доносил аромат травы и сосны. Поделиться… Она редко это делала.

      – Это моя чайная смесь, – сказала Сэцуко, обхватив чашку ладонями и кланяясь Фионе. – Здесь содержатся сорта зеленого чая канаямидори и саяма каори.

      – Мне нравится… как вы их называете? – Она указала на чашки без ручек.

      – Чаван. Или чашка матча.

      Сэцуко обратила взор в свою чашку, олицетворяя смирение и уважение, и между ними воцарилось молчание. Тишина в комнате создавала завораживающее ощущение спокойствия. На лице Фионы появилась улыбка:

      – Теперь мне захотелось вам кое-что рассказать…

      – Вы не обязаны мне ничего рассказывать! Я просто хотела, чтобы вы ощутили покой.

      Фиона изучала свою скромную хозяйку.

      – И вам это удалось… Благодарю!

      – Я знаю, каково это – чувствовать себя… не в своей тарелке.

      – Вы знаете? – Фиона удивилась. Сэцуко, казалось, была воплощением безмятежности.

      Грациозно наклонив голову, она улыбнулась от того, что Фиона ей не поверила.

      – Когда мы вернулись в Японию, я была подростком. Американским подростком. Ненавидела родителей за то, что они увезли меня от всего мне знакомого. Япония казалась чужой и другой, хотя в чем-то знакомой. Это выбило меня из колеи, но вместо того, чтобы учиться, я сопротивлялась… Сопротивлялась всему. Думаешь, Маю непокорная… – Она засмеялась. – С ней-то легко… Чтобы угомонилась я, потребовалось много времени. Чтобы я поняла, что это мой дом. Поняла, что традиции приносят умиротворение и гармонию. Я очень усложнила жизнь своей матери.

      Фиона подняла брови. Сэцуко казалась такой спокойной и нежной, что в это было трудно поверить.

      – Моя мать – замечательная женщина. И очень мудрая. Она не пыталась меня перебороть. То есть делала это не таким очевидным образом. Просто сама вернулась к традициям и познакомила меня с ними. Она никогда не заставляла меня что-либо делать и не настаивала на том, чтобы я следовала старым обычаям, и постепенно я сама убедилась, что в них – красота и покой. Маю жалуется, что мы заставляем ее ходить любоваться сакурой, на цветение вишни, каждый год… но мы никогда не настаиваем. Выбор всегда за ней. И она всегда выбирает пойти. Она притворяется, что семья для нее не так уж важна, но она любит свою собо.

      Фиона сделала глоток ароматного чая.

      – Подростковый возраст – трудный период для ребенка в любой стране.

      – Согласна… Мы себя совсем еще не знаем, хотя думаем, что знаем…

      – Хорошо сказано…

      Фиону эта мысль поразила. Она придавала слишком большое значение юношеской ошибке, над которой следовало бы просто посмеяться.

      Они выпили остаток чая в тишине. Пару раз Фиона подумывала о том, чтобы рассказать Сэцуко о случившемся, но собеседница не подталкивала ее к разговору: на ее лице не было голодного, ожидающего выражения; казалось, она погрузилась в свои мысли, и они унесли ее куда-то далеко-далеко.