Сокрушенная империя. Эшли Джейд

популярная… и противная.

      И, к моему невезению, я оказалась ее целью.

      Мама уверяет меня, что этот несуразный возраст – ужасный, сопровождающийся кривыми зубами и копной пушистых волос – пройдет, но я в этом не уверена.

      Она обхватывает мое лицо ладонями.

      – Не слушай ее. Ты прекрасна.

      – Я не чувствую себя прекрасной.

      Между ее бровей образуется морщинка.

      – Я же тебе говорила. То, через что ты проходишь, не будет длиться вечно. Я тоже была в таком возрасте. Но потом…

      – Но потом ты стала красавицей, все тебя полюбили, и ты стала известной актрисой. – Я раздраженно смотрю на ковер. – Что, если со мной этого не случится? Что, если я навсегда останусь уродиной и…

      – Милая, ты не уродина. Просто Джулиана немного… – Она обрывает себя на середине предложения. – К сожалению, в мире полно таких Джулиан. Но лучший способ справиться с подобными людьми – это показать им, что тебя не заботят их слова.

      Глаза начинает щипать от слез. Эта девчонка портит мне жизнь.

      – Я уже пыталась, мама.

      Пыталась, и у меня ничего не получилось.

      И с каждым днем притворяться, будто мне не больно, становится все сложнее.

      Она обессиленно потирает виски.

      – Ладно, хорошо. Хочешь секрет?

      Я киваю. Я готова к любому совету.

      – Джулиана будет продолжать к тебе придираться, ведь она задира, которой нравится приставать к тем, кто выглядит слабым.

      Ауч.

      – Я не слабая. Как мне это прекратить?

      Вздохнув, мама закрывает глаза.

      – Я точно получу премию «Худшая мать года» за это.

      – Ну же, мам, – прошу я. – Скажи мне.

      Еще один тяжелый вздох.

      – Если хочешь, чтобы задира от тебя отстала, тебе нужно использовать ее же оружие против нее. Если она над тобой смеется, ты смейся над ней в ответ, рассказав всем о ее комплексах.

      – О каких?

      – У всех есть свои комплексы, малышка. Чтобы узнать какие, нужно просто понаблюдать за человеком.

      Поразмыслив над этим, я понимаю, что, возможно, в этом что-то есть.

      – Ей нравится, когда все говорят, какая она красивая и как хорошо она танцует… хоть это и не так. – Поджав губы, я складываю руки на груди. – Я танцую намного лучше, чем она.

      Может, не балет, конечно, но у меня в мизинце больше чувства ритма, чем во всем ее теле.

      Взяв расческу с прикроватной тумбочки, мама жестом подзывает меня к себе, чтобы расчесать мои волосы.

      – Тогда нам придется записать тебя на балет, купить самый красивый костюм и заставить эту негодяйку заплатить за свои слова.

      Надежда начинает теплиться у меня в груди.

      – Правда?

      Она разделяет мои волосы на три части и начинает плести мне косу.

      – Я могу записать тебя на занятия, пока ты завтра будешь в школе, а за пуантами и трико съездим в субботу.

      – Обещаешь? – недоверчиво спрашиваю я, отдавая ей резинку с запястья.

      Иногда мама говорит, что сделает что-то, но в итоге остается в постели из-за своей болезни. Но она никогда не нарушала обещаний.

      Для нее они значат слишком