Сокрушенная империя. Эшли Джейд

в твоем организме следы марихуаны и кокаина.

      Тут без сюрпризов.

      – Я пытался протрезве…

      – Что ж, это, на хрен, не сработало, – кричит он, и в его глазах плещется ярость.

      – Прости меня.

      Но извиняюсь я не за то, что употреблял наркотики. Я знаю, что он наконец узнал правду. На его лице столько боли, столько разочарования, что мне тяжело на него смотреть.

      Папа отводит глаза, словно тоже не может взглянуть на меня.

      – По крайней мере, я знаю, почему ты так внезапно съехал.

      Да, потому что я больше был не в состоянии смотреть на себя в зеркало. А значит, я точно не мог видеться с ним.

      – Пап…

      – Я не хочу об этом говорить, – выплевывает он, сжимая спинку стула с такой силой, что костяшки пальцев белеют. – Я должен сказать тебе кое-что. – Злость на его лице сменяется отчаянием. – Кое-что очень серьезное.

      Учитывая внушительный список дерьма, которое я сегодня сотворил, – и тот факт, что моя любимая девушка находится в операционной, – я практически уверен, что он уже не скажет мне ничего серьезнее.

      – Что?

      Приблизившись, он сжимает мое плечо.

      – Во время приступа ты вылетел на встречную полосу и врезался в другую машину.

      Очевидно, я ошибался… есть кое-что посерьезнее.

      Намного серьезнее.

      У меня не лучшие отношения с Богом, но я все равно начинаю молиться про себя. Прося, чтобы операция Бьянки прошла успешно… и чтобы с человеком во второй машине все было хорошо.

      Крепче сжав мое плечо, отец опускает глаза в пол.

      – За рулем была Хейли.

      Я теряюсь.

      – Хейли… моя бывшая девушка Хейли?

      Он кивает.

      – Да.

      Я потираю грудь, внутри которой все сжимается в огромный комок. Отвратительный список моих ошибок становится длиннее с каждой минутой.

      – Надеюсь, с ней все в порядке.

      – Оук, – мягко говорит он, словно ему тяжело продолжать. – Она не выжила.

      Я чувствую спазм в желудке, комната начинает кружиться.

      Конечно, я придурок, самый большой, которого знаю, но я не…

      Твою мать.

      Это не может быть правдой.

      – Она умерла? – Когда звук моего собственного крика отскакивает от стен, наполняя комнату, у меня начинает звенеть в ушах. – Я убил ее?

      Я пристально смотрю на отца, прося, умоляя взять эти слова обратно. Но он не может.

      Потому что я убил ее.

      Все вокруг становится размытым, я делаю вдох, пытаясь себя успокоить. Не получается. От этого никуда не денешься. То, что я сделал, уже не получится исправить. Вина – та, которой не поможешь сожалением, – наполняет мою грудь.

      – Прости, – шепчет папа, обнимая меня.

      Я не понимаю, почему он извиняется. Я во всем виноват.

      – Я уби…

      Свет над моей головой начинает моргать и слишком уж знакомый шум наполняет уши.

* * *

      – У него эпилепсия! – кричит отец, когда комнату наполняет звук шагов. – Снимите с него эти чертовы наручники.

      Я моргаю, глядя в потолок, на меня накатывает