Вьюгова дюжина. Ксения Еленец

уши.

      Она уже слышала этот голос-шёпот. Кучу лет назад, одурманенная дымом курящихся трав, зачарованная звоном бубна, она покорно позволила родичу Вьюги подвести её к костру и слушала, как гуляющий по залу именаречения ветер воет-шепчет имя, с тех пор принадлежащее ей. Но сейчас, когда незримые губы Вьюги нашептывали это имя в самые уши, Таашше стало страшно. До онемения конечностей, до истошного вопля. Только вот вопить мешал забивающийся в рот и ноздри снег.

      Сани заскрипели, словно лежащие на них тюлени ожили и пытались двигаться. Но тюленей Таашша не боялась. В отличие от облаченных в добротные, чуть потёртые кисы ног. Ноги прохрустевшие мимо её убежища, проваливаясь в снег едва не по колено. Протерев глаза от налипшего снега, Таашша сощурилась, стараясь не выпускать из вида шагающие вдоль саней ноги. Мокрые ресницы моментально схватило льдом, но Таашша боялась даже на миг сомкнуть веки и потерять кисы из виду.

      Ноги замерли прямо перед Таашшиным лицом. Она зажала рукой рот, боясь выдать себя случайным звуком.

      На снег опустилась ладонь. Тяжёлая, мозолистая. И Таашша заорала. Самозабвенно, отчаянно, словно крик мог помочь, отогнать мёртвых тварей, испугать хохочущую над ухом вьюгу.

      И крик помог. Всё стихло так внезапно, словно кто-то щёлкнул невидимым тумблером. Замолк ветер, снежные вихри улеглись ребристыми сугробами на лёд. Кисы исчезли.

      Таашша с трудом вылезла из-под занесённых саней и огляделась. Тюленьи туши громоздились снежными холмами. Черная громада корабля, величественная, давящая, возвышалась, казалось, до самых небес.

      Трап был пуст. Ни у саней, ни у зарастающей нежной корочкой льда полыньи не было ни одного человека, кроме Таашши.

      Глава 2

      Множество пар резиновых тапок жизнерадостно шлёпали о металл. Таашша комкала в руках огромное банное полотенце с завернутым в него куском мыла и мелко подрагивала. Она не могла согреться с тех самых пор, как срывающийся на истеричный крик голос офицера наконец-то перестал мучить её бестолковыми расспросами и Таашше позволили идти на нижние палубы, продолжать прерванную уборку. Внизу тоже было холодно. Зуб не попадал на зуб и Таашша то и дело зажигала фонарь, чтобы погреть окоченевшие руки о тепло огонька. Кажется, сегодня она потратила керосина больше, чем за предыдущую дюжину дней, но Таашше не хотелось экономить. Тёплое рыжеватое пламя отгоняло холод. Не тот, который крючил пальцы и щипал голые участки кожи. Тот, который полз по венам при воспоминании о замерших перед её лицом кисах.

      Всем, кто был в то утро на верхней палубе, велели держать свои догадки при себе. Под угрозой полёта за борт. Плели какую-то чушь, про нападение волков, про треснувший лёд, про запаниковавших и провалившихся в полынью у пуза корабля людях. Но Таашша знала, что видела. На её глазах несколько свежих, ещё теплых трупов превратились в безмозглые куклы и ушли вслед за разбушевавшейся метелью. Бродячие мертвяки. Бродяки.

      Таашшина бабуля любила до икоты пугать младшенькую страшными сказками про