Части ее тела. Юлия Лавряшина

ячейкам, я театрально взмахнула рукой. У Логова округлились глаза:

      – Твою ж… Это череп?!

      – Самый настоящий. Как думаешь, лошадиный? Или коровий?

      – Без понятия… Убийства животных я никогда не расследовал.

      Вытянутый крупный череп был водружен на шест, установленный в центре небольшой лужайки, сейчас заснеженной. Вокруг были в скрытом от нас порядке разложены крупные камни и какие-то мелкие предметы, запорошенные снегом. Все вместе здорово смахивало на площадку для ритуальных убийств, поэтому меня так и поразило это жутковатое место. На Логова оно тоже явно произвело впечатление – он не мог оторвать взгляда от черепа.

      Обычно я норовила проскочить этот участок побыстрее, и сейчас мне тоже стало не по себе, так что я потянула Артура за рукав:

      – Пойдем, ну их… Кстати, помнишь я тебе говорила о вписке?

      Он предсказуемо поморщился. Я махнула рукой в сторону Клязьмы, в которую впадала Уча:

      – Она планируется в Загорянке. Этот поселок виден за рекой.

      – Я бывал в Загорянке. Там дачи многих известных людей. И с ними периодически что-то случается, – пробормотал Артур, когда мы вышли на берег Клязьмы, и пристально всмотрелся в даль.

      Между двумя поселками пролегла снежная целина, сравнявшая реку с берегами. По глубокой пелене тянулись только дорожки собачьих следов и виднелись загадочные вмятины: может, крупные птицы садились на снег отдохнуть. Куда и откуда они летели? Я с сожалением подумала, что никогда не узнаю этого, как и множество других вещей, происходящих совсем рядом. Даже где сейчас Сережка Малышенков мне было неизвестно, а ведь мы были старыми друзьями.

      Голос Артура вывел меня из оцепенения:

      – Поехали?

      До улицы Ломоносова мы добрались минут за пять, тут действительно пешком можно было дойти. Артур уже успел послать запрос в Комитет, и Овчинников искал адрес старика Малышенкова, если только это был дед Сережки по отцовской линии… Но пока оперативник не перезвонил, мы отправились бродить среди высоченных старых елей, с ветвей которых красиво свешивалась зеленая бахрома, и сосен, устремленных к небу. Мне захотелось сфотографировать эти сказочные деревья, и мы остановились возле одного из домов.

      Проходивший мимо старичок в ушанке и зипунчике, высоких светлых валенках и полинялых трениках, остановился, поравнявшись с нами, улыбнулся беззубым ртом:

      – Здесь года два жил дятел… Здоровый такой! В красной «шапочке». Я посмотрел по каталогу – это желна. Красавец! Все приходили его фотографировать… А в этом году его не видно. Исчез. Наверное, переселился куда-то…

      Думать о худшем ему явно не хотелось.

      – Жалко, – откликнулась я.

      – А что вы снимаете? – спросил он с живым интересом. Голос у него был тонкий и веселый.

      Я слегка смутилась:

      – Да так… Деревья. Небо.

      – Небо. – Он улыбнулся. – Оно того стоит. Ну, всего доброго!

      И быстро пошел дальше – бодрый деревенский дедочек. Артур крикнул уже ему в спину:

      – Здоровья вам!

      Он