Атаман Устя. Евгений Салиас де Турнемир

может, загубил, прежде чем в бегах был. Почем знать! Да нет, где ему? Он малосильный. А так, стало быть, горе какое, но никому не сказывается.

      – Я слышал, он из дворян? – заметил Лысый.

      – Ни. Враки. Видал я и дворян немало.

      – А с лица, да руки то ж: хладкие да белые…

      – Кто его знает. Нет. Кто он и откуда и почему в разбойные дела пошел – никому не ведомо, Иване.

      – Ефремыч, поди, знает.

      – Никто, тебе говорю, не знает. Как было все сокрыто, так и теперь.

      – Ну, Однозуба знает…

      – Да ты помалкивай и слушай. Я тебе про Тараса скажу.

      – Ну, ховори.

      – Вот, значит, явился незнакомый это человек, ничего про себя не говорит, с виду красавец парень, глазища страсть, но безбородый, лядащий, худ и мал-малешенек, будто вот красная девица. Явился тот незнаемый парень и пристал к шайке Тараса.

      – Это кто такой?

      – О черт, дурак! Да Устя же! Атаман! – взбесился дед. – Про кого же я сказываю?

      – Ну, ну… – повинился Лысый. – Я, значит… того…

      – Тарас его, стало, взял. Обходился с ним ласково. С Петрынем они – что тебе братья родные. Тарас держал у себя его, в походы мало брал, что и Петрыня, будто ровно обоих берег. Но вот раз, под Дубовкой, как наскочили наши брать да разорять расшиву на реке, да нарвались на многолюдство, и горячая драка завязалась у молодцов с купецкими батраками. Устю кто-то и съездил шашкой по голове. Рубец и по сю пору видать. Видел небось?

      – Рубец? Видел. Не здорово. Так малость самая прочеркнута по лбу.

      – Вот как его поранили тогда. Тарас за ним ходил, как нянька, либо мать родная. Он лежал, а опосля все дома сидел, покуда не прошло совсем; Тарас от него не отходил. И вот тут темное дело вышло. Собрался Устя в Астрахань к знахарю, вишь, башку показать. С ним Петрынь! А за ними и увяжися атаман Тарас. Мы сидим, ждем, а их нету… Месяц, все нету. Приуныли молодцы. А там приехали Устя с Петрынем и говорят: Тарас нарезался на начальство, взят, а нам бежать велел. Прошел месяц, другой, узнаем мы, Тарасу голову отрубили. А у нас атаманом объявился уж не сын его, а Устя. Понял?

      – Понял, – отозвался Лысый и закачал головой.

      – А понял, как Тарас в острог и под топор потом угодил?! – воскликнул Белоус.

      – Понял.

      – Ан врешь. Не понял. Потому это дело по сю пору никто еще не разобрал. Тарас был не дурень какой. А его, Иване, Устя с родным сыном – продали. С головой выдали воеводе. Во свидетелях были на его разбойные дела и душегубства. А загубив – вернулись, и Устя атаманом сам стал. Ему ничего еще, а Петрыню на том свете за отца будет негоже.

      – Да, негоже. Отец ведь, родитель.

      – Так вот ты, Иване, в пример Тараса себе и не ставь. Его продали. Да еще родной сын! – заключил речь Белоус и поднялся. – Прости. Я запоздал. Заругают. – Старик взял кадушку с рыбой и удочки и тихо побрел в поселок. Ванька Лысый с ружьем двинулся далее, но зашагал медленно и все охал да вздыхал да головою тряс.

      Глава 5

      Среди приволья и глуши дикого края, за тридцать и сорок верст от всякого жилья, только и был