Атаман Устя. Евгений Салиас де Турнемир

с села-то и родных, и детей, и кумовьев всех притянут и запутают… И cвоим грехом безвинных загубишь. А вот ловись-ка Белоус, Орелка, Клин, Чупро, Беркут, Саврас, альбо еще как желает атаман, либо молодцы. Попался! «Как звать?» – «Беркут!» – «А имя во святом крещении?» – «Запамятовал!» – «А откуда родом?» – «Не упомню. Мал-малешенек, глуп-глупешенек середь поля остался и отца с матерью не упомню, а взят был разбойниками и обучен их делу…» Вот тут волокита и ищи-свищи твоих сродственников. Помается, да так тебя, Белоуса или Орелку, и пропишет, да так с этим прозвищем и острог, и кнут, и Сибирь, и все пройдет. Никому не в укор, никому не в бесчестье и своим не на горе и беды. Так-то вот, сказывают, один палач одного добра молодца острожного, прозвищем Шестерика, заглазно нахвастался и напросился воеводе – шестерить. Руки, ноги и башку пополам рубить. Воевода дозволил. Ан глядь, Шестерик-то – его же, палачев, беглый сын, которого он семь годов искал, надрывался да плакался… Вот и шестери сына родного – не будешь хвастать.

      Дедушка Белоус именем был Трифон, по прозвищу Сусликов, с вотчины боярина князя Голицына, из-под Костромы. Был Тришка, парень в двадцать лет, молодчина собой, попался на глаза боярину в побывку его в вотчине, и взял его князь во двор, увез в Москву и нарядил казачком.

      А был его боярин Голицын первый человек в Москве и во всем государстве. Давно то было… Сколько годов тому, дедушка Белоус помнить не может. Был у них в позапрошлый год, проходом к святым местам – монах, грамотей и умница. Взяли его молодцы на дороге и привели к атаману. Опросив старца, атаман отпустил его, да еще покормить велел. Вот разговорился с ним Белоус о себе, молодых годах да о боярине своем. Счел старец года его и сказал: «Ну, Белоус, тебе, поди, девятый десяток лет идет. Ведь то все было еще при царе Федоре альбо при царевне Софье. Другой тогда век был, не наш. Ныне новый век идет».

      – Воистину другой век-то был! – поминает часто теперь Белоус. – Другой век – люди другие. Да и годам-то счет ныне неверный пошел. Антихристов счет.

      Белоус хорошо помнил, как по грехам людским много месяцев года сгинули вдруг, по сатанинину увету. Новый-то год всегда приходился об осень, при тепле, после жнитва до молотьбы. А тут вдруг раз новый год пришел средь зимы лютой – после Рождества Христова. Впрочем, долго еще народ втихомолку по-своему считал. А в скитах отцы и старцы по сю пору на истинный лад счет ведут. Они сказывают: по Божьему счету новый год начинается перед Рождеством Богородицы, а нынешний счет годам басурманский и от сатаниновой пакости в людей пущен, ради их ослепленья и пагубы.

      Вот спасибо тому монаху – Белоус и знает теперь, что ему восемь десятков лет уже есть, но, случается, хвастает, что все сто.

      Недолго пробыл парень Трифон во двору князя. Захотелось ему, на его горе, потешиться, побахвалиться. Гордость парня обуяла. Стал он проситься в стрельцы, ради того, чтобы платье воинское надеть да бердыш в руки взять вместо половой щетки, которой в доме князя орудовал. Князь дал свое согласье…