Петр Первый. Том 2. Алексей Толстой

досады укусила кружево на рукаве. Санька вдруг обняла Наталью за плечи, шепнула что-то. Круглолицая, русоволосая Наталья залилась зарей…

      Смирно, почтительно в гостиную вошел Артамоша, – в коричневом немецком платье, худощавый, похожий на Саньку, но темнее бровями, с пушком на губе, с глазами облачного цвета. Санька ущипнула Наталью, чтобы взглянула на брата. От смущения дева низко опустила голову, выставила локти, – не повернуть…

      Артамоша поясно поклонился почтенным гостям и подошел к сестре. Санька, поджав губы, коротко присев, – скороговоркой:

      – Презанте* мово младшего брата Артамошу.

      Девы лениво покивали высокими напудренными прическами. Артамон по всей науке попятился, потопал ногой, помахал рукой, будто полоскал белье. Санька представляла: «Княжна Антонида, княжна Ольга, княжна Наталья». Каждая дева, поднявшись, присела, – перед каждой Артамон пополоскал рукой. Осторожно сел к столу. Зажал руки между коленями. На скулах загорелись пятна. С тоской поднял глаза на сестру. Санька угрожающе сдвинула брови.

      – Как часто делаете плезир? – запинаясь, спросил он Наталью. Она невнятно прошептала. Ольга бойко ответила:

      – Третьего дня танцевали у Нарышкиных, три раза платья меняли. Такой сюксе*, такая жара была. А вас отчего никогда не видно?

      – Молод еще.

      Санька сказала:

      – Батюшка боится – забалуется. Вот женим, тогда пускай… Но танцевать он ужасно ловкий… Не глядите, что робеет… Ему по-французски заговорить, – не знаешь, куда глаза девать.

      Почтенные гости с любопытством поглядывали на молодежь… «Ну, ну, детки пошли!» Митрофан Шорин спросил у Бровкина:

      – Где сынка-то обломал?

      – Учителя ходят, нельзя, Митрофан Ильич: мы на виду… Родом не взяли, другим надо брать…

      – Верно, верно… Приходится из щелей-то вылезать…

      – И государь обижается: что же, говорит, деньги лопатой гребешь, так уж лезь из кожи-то…

      – Само собой. Расходы эти оправдаются…

      – Санька мне одна чего стоит. Но бабенка – на виду.

      – Бабочка бойкая. Только, Иван Артемьич, ты посматривай, как бы…

      – Конечно, ее можно плеткой наверх загнать – сидеть за пяльцами, – помолчав, задумчиво ответил Иван Артемьич. – А толк велик ли? Что мужу-то спокойно? Э-ка! Понимаю, около греха вертится. Господи, верно… Грех-то у нее так и прыщет из глаз. Митрофан Ильич, не те времена… В Англии, – слышал? – Мальбрукова жена всей Европой верховодит…* Вот ты и стой с плеткой около юбки-то ее – дурак дураком…

      Алексей Свешников, суровый лицом, густобровый купчина (в просторном венгерском кафтане со шнурами), в своих волосах, – чернокудрявых с проседью, – вертел за спиной пальцами, дожидаясь, когда президент и Бровкин бросят судачить о пустяках.

      – Митрофан Ильич, – пробасил он, – опять ведь я о том же: надо поторопиться с нашим-то дельцем. Слух есть, как бы нам дорогу не перебежали.

      Востроносое, чисто вымытое, хитрое лицо президента заулыбалось