Неокантианство Восьмой том. Сборник эссе, статей, текстов книг. Валерий Алексеевич Антонов

общее для них равнозначное уравнение: esse = percipi; и действительно, независимо от того, видит ли человек в самой пространственности свойство, абсолютно и внутренне принадлежащее вещам, или же он с самого начала говорит о пространстве в соответствии с глупостью Шопенгауэра: «пространство существует только в моей голове», т.е. просто в воображении. Во втором случае вещи в пространстве также должны без лишних слов стать просто идеями, как в первом случае они должны стать не-вещами вместе с самим не-вещим пространством.

      Объективность «вещей вне нас» теряется в любом случае, если не признавать объективного математического закона в самом пространстве, а видеть в нем либо просто идею, либо абсолютную действительность. Таким образом, радикальный реалистический догматизм в отношении понятия пространства, как и субъективизм, приводит к иллюзионизму в отношении действительности «вещей вне нас». А действительность «вещей вне нас» в отношении понятия пространства может быть обеспечена только в том случае, если пространство понимается математико-логически как «systema relationum», как система отсчета. Конечно, объективный закон пространства – это только один из аспектов обеспечения «вещей вне нас». Полную защиту может обеспечить только понятие познания в его общей логической функции. Ведь трансцендентальное пространственное отношение – это та детерминация, исходя из которой даже самое простое мышление может элементарным образом осознать, что трансцендентальный идеализм далек от того, чтобы вернуть реальность объектов в субъект. Претензия на эту реальность, которую предъявляет реализм, также прямо признается трансцендентальным идеализмом в качестве законной, и он полностью согласен с реализмом в том, что реальность и действительность остаются, даже если они не воображаются в субъективном сознании. Поэтому трансцендентальный идеалист не настолько безумен, чтобы считать себя отцом своих родителей. Он знает, что он сын своих родителей, и что его родители были не только до того, как он сам мог их представить, но и до того, как он сам существовал. Он знает, что они его родители именно потому, что обязан им своим существованием. Даже трансцендентальный философ уже не нуждается в таком «просвещении». Их уже сегодня «просвещают» об этом ex offico [ex officio – wp] в школе. Поэтому трансцендентальный идеалист, как достаточно ясно и четко подчеркивает и Виндельбанд, далек от желания «вывести чуждое содержание, мир тел, из сущности сознания».

      Кстати, как я могу предположить, Мессер, со своей стороны, теперь также далек от мысли, что такой значимый не только для систематической философии, но и для исторического исследования и его систематического понимания мыслитель, как Виндельбанд, должен сначала указать на великие «события», т.е. исторические реалии, чтобы убедить его в независимой от субъекта действительности.87 Вся аргументация Мессера против Виндельбанда фактически опирается на предпосылку,

87

Конечно, здесь должно быть совершенно ясно, что Мессеру не совсем ясен характер трансцендентального идеализма. Вероятно, против него и направлен тот «скандал разума», который в трансцендентальном идеализме видит Мессер, и справедливо, считая непостижимым, когда «умные люди серьезно сомневаются, существует ли реальный мир, независимый от человеческого сознания». Мы, трансцендентальные идеалисты, также считали бы это настолько непостижимым, что даже слегка усомнились бы в «умности» таких людей. Поэтому мы должны возражать только против того, чтобы трансцендентальный идеализм приравнивался к этому взгляду. Мессер не понимает разницы между «человеческим сознанием» и логическим «сознанием вообще», понимая под трансцендентальным идеализмом все же антропологический идеализм, так что здесь он наиболее четко применяет протонный псевдосвод, согласно которому «объективный» идеализм ведет обратно к «субъективному» идеализму.