Семьдесят два градуса ниже нуля. Владимир Санин

не намекай! – повысил голос Ленька. – Не намекай! Понял?

      – Оставь, Игнат, – вмешался Давид.

      – А чего он намекает? – не унимался Ленька. – Чего прилип?

      – А то, что где ты, там и прокол!

      – Цыц, щенячье племя! – рыкнул на них Гаврилов, спускаясь. – Тошка не запустился?

      – Не успел, батя, – сунулся к нему Тошка.

      – Твое счастье, что не успел!

      – Разговариваешь, батя, – с упреком сказал Алексей. – Обещал ведь.

      – Поболел, хватит! – Гаврилов потряс кулаками. – У, гад ползучий! Костюм небось гладит, сволочь, регалии цепляет, чтоб с фасоном на причал сойти!..

      – Не заводись, батя, – тихо проговорил Алексей. – Пошли в тепло.

      – Сам иди!.. – заорал Гаврилов. – Игнат, говорил Синицыну про отверстия?

      – Говорил, батя, вместе с Валерой, не сомневайся.

      – А что толку, что говорил? Проверил?

      – Не проверил, батя…

      – Почему не проверил?.. Молчишь?.. – Гаврилов отдышался. – Ладно, молчи, утешать тебя не стану. Чего глазеете, время теряете? За дело! Вася, осмотри с Тошкой «неотложку». Сани, Давид, цепляй к себе. Игнат, машину раскулачь, аккумуляторы не забудь, соляр, масло слей. Брезентом укрой хорошенько, в сентябре вернемся, отремонтируем либо возьмем на буксир. Все ясно?

      И побрел в «Харьковчанку».

      А с Ленькиным тягачом случилась такая история. В пургу от снега силовое отделение уберечь невозможно: как его ни закрывай, через невидимую глазом щелочку набьет целый сугроб. И потому в днище тягача, откуда метелкой снег не выгребешь, походники прожигают отверстие для стока воды. Если же этого отверстия нет, то снег, растаяв от тепла работающего двигателя, на остановках превращается в лед и прихватывает венец маховика, как бетон. И тогда стоит водителю нажать на стартер, как с венца летят зубья. Так получилось у Леньки.

      Когда Гаврилов с Игнатом перегнали по припаю в Мирный новые тягачи, Синицын должен был приказать сварщику выжечь отверстия. Не приказал – и вот тягач превратился в никому не нужную рухлядь. Чтобы сменить венец, нужно разобрать и снять двигатель, отсоединить коробку перемены передач от планетарного механизма поворота и так далее – словом, разобрать и вновь собрать чуть ли не полмашины.

      За сутки и то не справишься с такой работой.

      Проканителился Тошка, не успел завести балерину-«неотложку», не то ушли бы с Пионерской на трех машинах.

      Вырубили траншею, Давид залез под днище и газовой горелкой выжег отверстие для стока воды.

      Поклонились Пионерской, последней станции на пути в Мирный, и двинулись вперед – в проклятую богом и людьми зону застругов.

Братья Мазуры

      «Ну, держись, милая!» – подумал про себя Игнат, и «Харьковчанка» с лязгом и грохотом рухнула вниз с метровой высоты.

      – Влево уходишь! – прикрикнул Гаврилов, поудобнее устраиваясь в штурманском кресле. – Держи по курсу…

      Триста семьдесят километров осталось, из них двести пятьдесят – дорога без дороги. Заструги!