Семьдесят два градуса ниже нуля. Владимир Санин

дух и засмеялся.

      – Вспомнил, как из госпиталя бегал, – пояснил вопросительно взглянувшему Валере. – У нас на всю палату был один комплект обмундирования, под матрацами прятали. Тот, чья очередь подходила, вечером спускался вниз по пожарной лестнице, прямо из окна. Сейчас, гляди, брюхо опало, можно вдвоем в штаны влезть, а тогда каптеры вечно ругались: что ни надену – лопается по швам.

      – Ты мне, батя, зубы не заговаривай, – неодобрительно сказал Валера. – Доктор разрешил вставать?

      – Дождешься от них, дармоедов, – проворчал Гаврилов, застегивая молнию каэшки. – Перестраховщики они все, слушай их больше. «Куриный бульончик с сухариками!» – передразнил он кого-то.

      – Тогда и я встаю. – Валера начал вылезать из мешка.

      – Лежать! – прикрикнул Гаврилов. – Не по чину смел, сержант. Как с начальством разговариваешь?

      – Виноват, товарищ гвардии капитан.

      – То-то. Кроме шуток, сынок, пойду, поколдую с Борькой. Кончились наши шутки.

      В одном повезло: ушла пурга, выглянуло солнце. Водители расчищали от снега машины, Петя и Алексей хозяйничали на камбузе, а Борис застыл над теодолитом. Пока батя болел, радист поднаторел в штурманском деле и, в общем-то, справлялся, но легшая на его плечи ответственность очень угнетала его, он до смерти боялся ошибиться; уж слишком велика была бы цена такой ошибки. Ведь бывали случаи, когда из-за неопытности штурмана поезда многие часы, а то и дни блуждали по куполу в поисках станции – роскошь, которую походники никак не могли позволить себе теперь. И Борис не скрывал радости, когда появился батя.

      Стали священнодействовать у треноги вдвоем. Засекли точно время по Гринвичу, вычислили угол между горизонтальной прямой и солнцем и по таблице астрономического ежегодника определили точку, в которой находился поезд. Точка эта, однако, являлась приближенной, и дважды, пока солнце не скрылось, ее уточняли.

      Затем наметили курс. В правом нижнем углу приборной доски «Харьковчанки» за стеклянным кружком светился самолетик. Это и был указатель курса, конец ниточки, по которой поезд тянулся к Мирному. Задан курс – и водитель «Харьковчанки» вместе со штурманом должны поддерживать его, не думая больше ни о чем до остановки. А на остановке следует вновь уточнить курс, так как в пути машину трясет, сбивает с направления, и отклонение даже на один градус за перегон уводит поезд в сторону на несколько километров.

      По проложенному курсу пошли вперед – днем, впервые за последние полтора месяца, стало теплее, и уже не было необходимости запускать моторы в дневное время, когда температура на несколько градусов выше, и двигаться поэтому ночью. Шли без отдыха шестнадцать часов и ранним утром добрались до Пионерской.

      Гаврилов не покидал штурманского кресла и вывел поезд на редкость точно: Игнат чуть не врезался в «раскулаченный» тягач, намертво вросший в сугроб неподалеку от входа в домик. И сама по себе удача была приятна, и времени выиграли целые сутки: караулить солнце не надо – координаты