Достойный жених. Книга 2. Викрам Сет

жалуется.

      Лату подмывало спросить, к какой категории он себя относит, но вместо этого сказала:

      – Смотрю, ты и слова Мальвольо разучил.

      – А, да нет, эту строчку все знают, она знаменитая. Просто бедный Мальвольо куражится.

      – Может, тебе лучше покуражиться на крикетном поле? – предложила Лата.

      – Так муссоны на дворе. Какой сейчас крикет?

      Тут господин Баруа, пришедший несколько минут назад, махнул воображаемой дирижерской палочкой студенту, игравшему герцога, и сказал:

      – Что ж, начинаем. «Любовь питают музыкой…» – хорошо? Хорошо.

      И чтение началось.

      Слушая остальных, Лата чувствовала, как ее увлекает в другой мир. До ее первого выхода было еще далеко. А потом, когда подошел ее черед и она начала читать, шекспировский слог полностью захватил ее: она в самом деле превратилась в Оливию. Первый обмен репликами с Мальвольо Лата перенесла достойно. Потом смеялась вместе со всеми над образом Марии, который создала Малати. Девушка, игравшая Виолу, тоже была чудесной актрисой, и Лата влюбилась в нее вместе со всеми остальными присутствующими. Между Виолой и парнем, игравшим ее брата, даже обнаружилось небольшое внешнее сходство: господин Баруа явно знал свое дело.

      Время от времени, однако, Лата вспоминала, где находится. Она изо всех сил старалась не смотреть на Кабира и только один раз почувствовала на себе его взгляд. После репетиции он наверняка захочет с ней поговорить – как хорошо, что они с Малати обе получили роли! Одна сцена из пьесы далась ей очень непросто, и господину Баруа пришлось едва ли не клещами вытаскивать из нее нужную реплику.

      Оливия. Как ты себя чувствуешь, любезный? Что это с тобой?

      Мальвольо. Мысли мои не черны, хоть ноги мои желты. Оно попало к нему в руки, и повеления будут исполнены. Я надеюсь, нам знакома эта нежная римская рука?

      Господин Баруа [выжидательно глядя на Лату и удивленный ее молчанием]. Да, да, хорошо?

      Оливия. Не хочешь ли ты…

      Господин Баруа. Не хочешь ли ты… Да, да, продолжайте! У вас прекрасно получается, мисс Мера.

      Оливия. Не хочешь ли ты…

      Господин Баруа. Не хочешь ли ты?.. Да, да!

      Оливия. Не хочешь ли ты лечь в постель, Мальвольо?

      Господин Баруа [поднимая руку, чтобы унять хохочущих студентов, и махая воображаемой палочкой ошалевшему Кабиру]. В постель, Мальвольо?

      Мальвольо. В постель! Да, дорогая, я приду к тебе.

      Все – за исключением двух актеров и господина Баруа – покатились со смеху. Даже Малати. «Et tu!»[75] – с горечью подумала Лата.

      После чего шут скорее прочел, нежели спел, свою финальную песню, и Лата, переглянувшись с Малати и избегая смотреть на Кабира, как можно быстрее покинула кабинет. На улице еще не стемнело. Впрочем, Лата напрасно боялась, что Кабир позовет ее на свидание в тот вечер, – по четвергам у него были другие неотложные дела.

12.7

      Когда он добрался до дядиного дома, уже стемнело. Он оставил свой велосипед у входа и постучал. Дверь ему открыла тетя. Дом – одноэтажный и просторный, раскинувшийся во все стороны

75

 «И ты [, Брут]» (лат.) – по легенде, последние слова Юлия Цезаря, обращенные к его убийце, Марку Юнию Бруту.