Записка самоубийцы. Валерий Шарапов

и пены на клыках поубавилось.

      – Витька, не балуй. Успокойся, – увещевал Пожарский, не ослабляя хватки. – Яшка, дурак, плечо сломаешь!

      – Я ему и шею сверну, – кровожадно пообещал Анчутка. – Он же сзади напрыгнул, падла, ты подумай!..

      В этот момент Санька, извиваясь ящерицей, особенно остервенело лягнулся и пнул Яшку в живот. Тот взвыл, согнувшись пополам. Санька, вскочив на ноги, зажал ему локтем шею, принялся душить, и не на шутку. Пришлось бросить Маслова, который тотчас снова кинулся на Яшку, – и вся потасовка вернулась в первоначальное состояние.

      – Прекратите немедленно! – надрывалась Ольга, беспомощно прыгая вокруг. – С ума вы сошли!

      С диким визгом в компанию влетела Светка, но действовала она на удивление смело и решительно: с разгона, не разбирая, устремилась в гущу событий, орудуя зубами и ногтями.

      Каша и гвалт стояли неимоверные, брызгами разлетались сопли и кровь. Хорошо, что старшеклассники заинтересовались, что там за пыль столбом под окнами библиотеки, за углом, а то неизвестно, чем бы дело закончилось. Зубы бы точно полетели.

      С грехом пополам всех растащили, привели в чувство и уже уговаривали угомониться и бежать скорее на колонку сопли-кровь замыть, пока старшие не увидели, но тут некстати появился директор Петр Николаевич, а с ним, как назло, сержант Иван Саныч Остапчук.

      – А вот и дельце, – чуть ли не потирая ладошки, порадовался он. Ухватил одной рукой ухо Приходько, второй – Маслова, в то время как директор удерживал за шиворот Анчутку:

      – Пойдемте, деточки мои дорогие, на порку. Пожарский, ты тоже.

      Для воспитательной работы Петр Николаевич уступил свой кабинет.

      Иван Саныч, бережно установив фуражку на директорском столе, степенно устроился в начальственном кресле. Было заметно, что место это ему нравится (он аж зажмурился), и оно действительно старому сержанту шло.

      – Так, – Остапчук встряхнулся, сгоняя неуместное благодушие, – вернемся к нашим играм. Что за махач на полянке?

      Вопрошаемые – Приходько, Маслов, Анчутка и Пожарский – смирно стояли перед ним: старшие – чинно сложив руки, младшие – нахально задрав носы.

      – Хорошо, спрошу по-другому. Из-за чего сыр-бор? Кто первый начал?

      – Я, – решительно заявил Приходько, – да еще и закончу. Голову его поганую откручу и буду ею в футбол играть.

      – Чью голову? – уточнил Иван Саныч.

      – А вот его, – он ткнул подбородком в сторону Анчутки, чей сконфуженный, помятый и одновременно нахальный вид опытному глазу говорил о многом.

      – Чем же он перед тобой провинился? Стоит ли друзьям…

      Санька собрался было плюнуть, но спохватился и удержался:

      – Не друг он мне, а как есть падаль и гнида.

      – Та-а-ак, – Остапчук сплел толстые пальцы, покрутил большими. – А причины?

      Молчание.

      – То есть мы имеем на сегодняшний день ничем не обоснованное избиение. Ты соображаешь, что это статья уголовная?

      – Плевать, – заявил малец и отвернулся.

      «Попробуем с другого боку», –