Записка самоубийцы. Валерий Шарапов

образом:

      – А-а-а! Вы, надо полагать, комсомольский патруль?

      «Чего?!» – Яшка чуть было не распахнул рот, но вовремя спохватился, побоявшись запалиться со своим перегаром. И потому просто смотрел честным, многозначительным, долгим взглядом, мол, два умных человека и без слов понимают что к чему.

      – Вот молодец, – искренне похвалил странный дядька, поправляя очки. – А ведь ловко придумано, верно! Острое юное око способно разглядеть то, что взрослые в упор не видят. Откуда вы, коллега? Из нашего техникума или железнодорожного?

      – Из железнодорожного, – сказал Анчутка, вспомнив однажды виденную вывеску.

      – Ни свет ни заря на ногах, чтобы на занятия успеть.

      Яшка кивнул, сохраняя вид значительный и важный.

      – На износ работаете, – одобрил приемщик. – Не желает молодое поколение отстаиваться в стороне, и это правильно!

      Он собственными руками снял с поддона ту самую булку, облюбованную Яшкой.

      – Полагаю, не будет большой беды, если один батончик выделим представителю молодежного контроля. Вот, на овес боевым коням, чтобы веселей работалось.

      И впихнул ее прямо Анчутке в руки.

      – Взятка? – строго спросил тот, продолжая ломать комедию.

      Ни черта не понятно, но ведь работает.

      – Это хлеб, – чуть улыбаясь, пояснил приемщик, – и все, отказы не принимаются. Поспешите, а то на учебу опоздаете. Первакову привет.

      – Простите, а кто это? – перепросил, не подумав, Яшка.

      Однако фарт его все не оставлял. Приемщик заговорщицки подмигнул:

      – Орел парень, так держать. Я тебя того, качнул, а ты не поддался. Удачи, заскакивайте снова как-нибудь.

      Он протянул руку, Яшка пожал.

      Развалившись на скамье в вагоне, Анчутка немедленно впился зубами в благоухающую горбушку.

      «Провалиться мне на месте, если я понял, о чем говорил мужик. Но вот он, хлебушек, свежий, вкусный, на ять… Отсюда вывод: тот, кто на правильной, на комсомольской то есть платформе, тот всегда с хлебушком, а то и маслицем, намазанным с другой стороны. И, кстати, раз я все равно мимо работы пролетаю, не сгонять ли… к школе?»

      То ли потому, что за последние двадцать четыре часа он так легко и неоднократно выходил сухим из воды, то ли потому, что так уж хлебушек был хорош, но Яшке почему-то казалось, что теперь фартанет и в другом, куда более важном для него деле.

      О происшествии в расселенном доме, о том, что он, по сути, свидетель убийства и мародер, Анчутка не думал вообще. Вспоминал с ухмылкой борзого хуторянина, который его, фартового, к тому же москвича, желал вляпать в темное дело. «Ищи дураков за тебя впрягаться, пес седой».

      Так и прикорнул, радуясь своей ловкости и изворотливости, и благополучно продрых до самой станции. Если бы раздутые щеки не препятствовали бы обзору, то Яшка мог бы увидеть, что из той же электрички на платформу, по дневному времени малолюдную, сошла узнаваемая фигура в лапсердаке, с чемоданчиком в руке. Пижон из шалмана, увидев Анчутку, отвернулся было, но тотчас