Её цветочки. Шеннон Морган

крыльцо. И, натянуто улыбнувшись, кивнула.

      – И ты, и все остальное.

      Мэдлин почти подбежала к Фрэнсин и сжала ее в объятиях.

      Они были непохожи, как ночь и день. Если наружность Мэдлин была окрашена в яркие цвета – пусть даже с возрастом эти цвета стали поддерживаться искусственно, – то Фрэнсин была бесцветна. Все в ней было тонким или худым: тонкий нос, тонкие губы, худое лицо, худые плечи, худые ноги, узкие бедра и отсутствие бюста – какового у Мэдлин было хоть отбавляй.

      – Как же долго мы не виделись, – прошептала Мэдлин. – Ты ничуть не изменилась.

      – Ты тоже, – ответила Фрэнсин. – Она вглядывалась в лицо сестры с тревогой, ибо, несмотря на макияж, под глазами Мэдлин были видны темные тени, говорящие о бессонных ночах.

      Мэдлин отпустила Фрэнсин и с многозначительным видом посмотрела на таксиста, ожидающего оплаты.

      – Ты не могла бы заплатить? Я забыла взять с собой наличные.

      Фрэнсин пристально поглядела на сестру, затем быстро прошла на кухню, где в спрятанной в буфете старой жестянке из-под печенья хранила свои деньги. Она не доверяла банкам.

      – Что случилось? – спросила она, когда таксист удалился. – У тебя ужасный вид.

      – Ты всегда говоришь мне такие приятные вещи, – отозвалась Мэдлин, однако в ее тоне не было ни следа колкости.

      Фрэнсин хмуро посмотрела на чемоданы, все еще стоящие на крыльце, затем затащила их в вестибюль.

      Мэдлин открыла дверь главной гостиной, которую Фрэнсин всегда держала закрытой, и, уперев руки в бока, огляделась.

      Фрэнсин не переступила порог. Главная гостиная никогда не нравилась ей, ведь ее окна выходили на кладбище. Сколько она себя помнила, в этом огромном камине никогда не разводили огня, и стулья и столы для закусок, расставленные на потертом персидском ковре, никогда не использовались. Это была мертвая комната, и Фрэнсин никогда ничего не делала, чтобы это изменить. Ей не нравились перемены; перемены несли с собой сложности.

      Она сморщила нос, когда из этой редко открываемой комнаты ударил крепкий запах застоявшегося табачного дыма. Это было странно, ведь сама она никогда не курила и ясно давала понять, что курильщикам в ее доме не рады. Фрэнсин была совершенно уверена, что ее новые постояльцы не курят, потому что иначе она учуяла бы исходящий от их одежды запах табака.

      – Ты могла бы уделять дому больше внимания, – заметила Мэдлин.

      – Он нравится мне таким, какой есть.

      Мэдлин грациозно повернулась на одном каблуке и, все так же подбоченившись, прошла на кухню. И посмотрела на чашку, стоящую рядом с блюдцем, и на чайные листья на ее дне.

      – И я вижу, что ты по-прежнему бо́льшую часть времени проводишь на кухне.

      Фрэнсин пожала плечами.

      – И по-прежнему гадаешь на чайных листьях.

      Фрэнсин принужденно кивнула.

      Мэдлин склонила голову набок и внимательно посмотрела на старшую сестру.

      – Тебе некомфортно от того, что я здесь.

      – Почему