Растревоженный эфир. Ирвин Шоу

из-за этого волноваться? У нас есть полузащитник, Сэм Росс, так он плачет в раздевалке всякий раз, когда мы проигрываем. Двадцать три года, двести семь фунтов – и пятнадцать минут хнычет, как младенец. Его место не в колледже, а в больнице. Однажды он полез со мной драться, услышав, как я насвистываю в душе после проигрыша. А эти разговоры, что футбол закаляет характер! Ты знаешь, укреплению каких черт характера способствует футбол?

      – Каких? – с неподдельным интересом спросил Арчер.

      – Жестокости, садизма, двуличности, – без запинки перечислил Эррес. – Я это понял задолго до того, как объявил Сэмсону о своем уходе. Я и играл-то в футбол только потому, что мне нравилось сшибать людей с ног. В прошлом году я сломал одному парню ногу, шел рядом с носилками, изображая скорбь, а на самом деле был очень доволен собой. Смотрел, как он кричит от боли. Хороший американский мальчик, которого учили, что в здоровом теле здоровый дух, который каждую субботу укреплял характер на футбольном поле. – Он бросил на Арчера насмешливый взгляд. – Как, по-твоему, я должен написать все это редактору?

      – И все-таки, – слова Эрреса не удивили Арчера, который помнил, с какой холодной жестокостью тот крушил соперников, – я считаю, что ты должен написать в газету тактичное письмо, чтобы сгладить возмущение.

      – Да пусть возмущаются, – отмахнулся Эррес. – Это не их дело.

      – Вик, – медленно начал Арчер, несогласный с позицией юноши, – до определенного предела самоуверенность молодости вполне приемлема, даже желаема. Она являет собой независимость души, мужество, веру в себя. Но, переваливая этот предел, она превращается в тщеславие, жестокость, пренебрежение к окружающим. Это грех гордыни, Вик, возможно, самый худший из всех.

      Эррес улыбнулся.

      – Вот уж не знал, что закон Божий стал в этом кампусе обязательным предметом.

      Арчер сдержал злость.

      – Я говорю с тобой не как священник, но как учитель и друг. Есть минимум приличий, который необходимо соблюдать в обществе, в котором ты живешь. Если твой поступок расценивается как странный, наносящий урон, недружественный людьми, с которыми ты учишься или работаешь, которые в той или иной степени зависят от тебя, мне представляется, что они вправе рассчитывать на какое-то объяснение. Ты живешь среди этих людей, они живут рядом с тобой, и они должны знать твое место в окружающем их мире.

      – Тут вступает духовой оркестр, исполняющий гимн колледжа, – покивал Эррес. – Я никому ничего не должен. Если мне отведут определенное место в окружающем их мире, я тут же перееду. А если я страдаю от греха гордыни… – его брови насмешливо взлетели вверх, – …я этому только рад. Спасибо за ваше участие, профессор. Завтра пойдем на футбол?

      После его ухода Арчер долго сидел, уставившись в пустой камин, взволнованный, подавленный. «Я воспринимаю все это слишком серьезно, – думал он. – Не надо забывать, что ему только двадцать один год».

      На следующий день проход вдоль трибуны в компании Эрреса и неторопливый подъем по