Мертвое Царство. Анастасия Андрианова

слишком болезненный и несчастный сделался у него вид, хотя я понимал, что это может быть напускным.

      – Что бы тебе ни сказал ушлый сокол, подумай хорошенько, кому из нас ты веришь, – промурлыкала Пеплица. – Да-да, Лерис Гарх был соколом Страстогора, ты ведь не мог не слышать о Кречете – так его звали когда-то.

      – Я помню, – процедил Норелет. Я смотрел на него и гадал, жалеет ли он о том, что ввязался в Пеплицыну игру.

      – Ты говорила о своих делах в Царстве, – бесцеремонно напомнил Огарёк. – Этот человек как-то связан с ними?

      Пеплица обворожительно улыбнулась, глядя на Огарька, как мне показалось, с искренним женским интересом. Я ухмыльнулся себе под нос.

      – Все мы связаны, – ответила Пеплица. – Но ты прав, молодой сокол. Давайте скорее перейдём к делу.

      Она жестом отослала чашников и подавальщиков, чем окончательно разрушила мою надежду на приемлемый ужин. Пришлось довольствоваться пирогом с мочёной брусникой.

      – Меня навестили царские гонцы, – продолжила княгиня. – И я бы предпочла вовсе никогда с ними не встречаться.

      – Какие они? – жадно спросил Огарёк.

      Пеплица усмехнулась:

      – Жаждешь рассказов о чужестранцах? Да ты и сам из дальних краёв, почему тебя они так волнуют?

      – Я сокол, как ты сама сказала. Что с того, что нездешний? Разве не могу любопытствовать?

      Огарёк недовольно дёрнул плечами.

      – Можешь, можешь. Они были в железе, соколик.

      – В железо для добрых дел не облачаются, – заметил я хмуро.

      – Верно. Они и не предлагали хорошего – только то, что принесло бы моим людям страдания и потери.

      – Так чего хотели? Не томи, – поторопил я.

      Пеплица налила себе киселя, с удовольствием глотнула и зажмурилась.

      – Как я уже упоминала, царь выдумал новую веру. Его церковники сходят с ума и утверждают, будто Золотой Отец и Серебряная Мать – не прародители всем нам, а простые светила, и поклоняться им – удел дикарей. Как вам такое?

      Я, сказать по правде, едва не потерял дар речи. Слова Пеплицы звучали настолько нелепо, что я понял: придумать такое просто невозможно, стало быть, царские гонцы именно с тем и пришли. Пеплица не выжила ещё из ума, чтоб такое себе навыдумывать.

      – Что сказали твои думские?

      – Они пока ничего не знают. Вы первые.

      Хотелось рассмеяться. За дураков нас держит, что ли? Цену себе набивает? Какой же князь не расскажет всё сперва думе, а уже потом – гостям-соседям? Но, присмотревшись к Пеплице, с удивлением понял, что она не врёт. Это мне не понравилось.

      – Если так, то выкладывай, что задумала. Задумала ведь? И он, – я кивнул на Норелета, – тоже причастен, я прав?

      – Глупец не удержал бы княжество, так что прав. Но сперва не о том. У Царства мощная армия и смекалистые командующие. Они воюют, закованные в железо, и их кони тоже носят доспехи – не лёгкие кожаные, как у нас, а такие, что сминают любой пеший строй. Ты не хуже меня знаешь, что, миновав Перешеек, они упрутся в границы Средимирного