Мертвое Царство. Анастасия Андрианова

гордо качнула головой, и жемчужные нити её кики, обрамляющие благородное лицо, сверкнули снежинками.

      – Я тоже рада видеть тебя, Лерис, и твоего сокола.

      Огарёк поклонился, положив руку на грудь: проявил всё почтение, какое положено соколу при встрече с чужим князем.

      Подавальщики отодвинули стулья, приглашая нас сесть, а чашники налили брусничного киселя. Я сел и поднял кубок, кивнув княгине, и проворчал:

      – Неужто в твоих погребах не нашлось браги для гостей?

      Пеплица хитро улыбнулась, надменно глядя на нас со своего высокого кресла.

      – Не люблю разговоры, при которых разумы затуманены хмелем. Пить будешь в своём тереме, бывший соколик, а у меня отведай киселя.

      – Сперва ты отведай.

      – Боишься, что отравлю? Ах, легковерный мальчишка! А ты дай сперва своему соколу.

      Огарёк метнул на княгиню предостерегающий взгляд.

      – Я берегу своего сокола, – покачал я головой.

      Пеплица поджала накрашенные губы и послушно отпила киселя из чарки того же чашника, что наливал мне. Под столом я легонько наступил на ногу Огарька, благодаря за то, что не вмешивался и сидел молча.

      – Так что там царь? – спросил я, пробуя сливовую сбивную пастилу. Сладости у Пеплицы были недурные, но с гораздо большим удовольствием я бы отведал перепелов и шанег с луком.

      – Царь занят своими делами: он задумал взять другую веру. Опасная задумка, как я считаю, но об этом чуть позже. Мне гораздо больше нравится царица – потерянная женщина, оказавшаяся между слабоумным сыном-царевичем и самодуром-мужем. Ещё немного, и я слеплю из неё нечто занятное.

      – Слепишь? – не понял я.

      Пеплица обворожительно улыбнулась и с завидным изяществом отправила в рот ягоду.

      – Мы ведём переписку. Большего пока сказать не могу, зато хочу представить тебе кое-кого.

      Пеплица встала с кресла, отошла к дальнему выходу из залы и легко взмахнула рукавом. Я ожидал, что в залу войдёт какой-нибудь мальчишка – так небрежно подзывают только посыльных и служанок, но скоро передо мной предстал мужчина зрелых лет, показавшийся смутно знакомым. Судя по наряду, он был далеко не беден: взять хотя бы сапоги из зелёной кожи и ножны с золотой окантовкой. Волнистые каштановые волосы были вымыты и гладко расчёсаны, лицо украшали тонкие усы.

      – Мой гость, Норелет, – промурлыкала Пеплица, ожидая какой-то необыкновенной реакции. – Лерис Гарх, самонаречённый князь Холмолесского.

      Гость протянул руку, но на последних словах Пеплицы его лицо свела еле заметная судорога.

      Я пожал протянутую руку и вскинул бровь, посылая Пеплице безмолвный вопрос. Ох уж эти бабьи хитрости, могла бы сразу сказать, что задумала и чего ей ещё от меня надо.

      – Норелет – старший сын Ведедора. Того самого, что сын дяди почившего Страстогора.

      В горле мигом пересохло и стало кисло, несмотря на сладкий Пеплицын кисель. Ещё один самозванец, Страстогоров родич, только хитрый: