Д(т)ень оборотня. Мария Ерова

что всё это значило, он понять не мог. Зачем он понадобился этой компашке. Почему – он?

      Но вот они добрались до места назначения и вошли в дом. Он, Катя и Мишка – остальные три остались за дверями. Хм. Интересно.

      – Располагайся. – любезно предложила блондиночка, подходя к старенькому зеркалу, чтобы стереть с лица остатки… крови. Да, Стас не ошибся, это была всё-таки кровь. – Ты должен узнать кое-что о себе, новенький.

      – Новенький? – усмехнулся Север. Происходящее всё больше напоминало ему театр или психбольницу. Или театр в психбольнице. – И где же «старенький»?

      – А «старенький» мёртв. – на полном серьёзе сообщила Катерина. – Видишь ли, так происходит всегда: когда кто-то из наших погибает, его место занимает другой, новоприбывший. И на этот раз это ты…

      – Подожди-подожди… – притормозил её Стас, лишь мельком скосив глаза на Царя – издеваются, что ли? – А «наши» – это кто?

      – А «наши» – это оборотни. – голос Катьки даже не дрогнул, а на лице не проскользнуло и тени улыбки. – И ты, Стасик, один из нас. Прими мои искренние сожаления…

      ***

       – Елисей, спаси, помоги! Родной мой, единственный, желанный!

      Зоя стояла в проёме двери, бледная, в разорванной на груди рубахе, чёрные волосы взлохмачены, глаза горят неестественным блеском, будто и нет их, глаз-то, а вместо них жёлтые огни, что витают над кладбищем ночью, в кромешной темноте.

      – Задыхаюсь, умираю…

      Елисей вскочил на кровати ночью – никого. Тишина, лишь сопение Любаши под боком – вот уж кого совесть не грызла, не изводила. Спит себе спокойно и бровью не ведёт. Да во сне улыбается. Избавилась от соперницы, получила, что хотела.

      Он лишь сейчас это понял, и клял себя, на чём свет стоит, да поздно. Просветление в ту же ночь пришло, как протрезвел, хотя  и пьяным-то не был. Бросился он в лес, к могиле свежей своей возлюбленной, да деревенские бабы шум что куры подняли, мужики на перехват пошли. Изловили, силком в деревню утащили.

      А он… третью ночь в кошмарах, и поделом. Сгубил он свою Зою, отдал под самосуд, дурак, а теперь сам страдал. И с тем ненависть к Любаше всё боле со дна души поднималась…

      Вот и сейчас очередной кошмар приснился. А ему всё чудилось – наяву. Пот градом, тело аж трясёт – не удержать, во рту сухо и жар в руках и ногах. Плохо аж жуть.

      – Любаша… – позвал он, но та не просыпалась. Не слышала его тихий голос.

      Лёг на подушку, повернул голову – Зоя уж тут. Лежит, в глаза заглядывает, руки с окровавленными пальцами к лицу тянет. Провела по щеке, след оставила кровавый. А кровь-то ледяная, густая, стылая.

      – Спаси, любимый… – шепчет. А у Елисея аж сердце не движется, не стучит, так страх скрутил.– Дышать нечем, помоги…

      Вскочил Елисей – откуда только силы взялись, в чём был, побежал на двор, схватил лопату да и в лес рванул, любимую вызволять. Заплутал в темноте, да видит – Зоя впереди, зовёт его, рукой машет. И он послушно за ней пошёл, отыскал-таки могилу.

      Примерился, воткнул лопату, а Зоя стоит