Мать-одиночка для магната. Анна Милтон

появляющихся наверняка у каждой матери, когда нужно развеселить ребенка. Раньше упоминание о Щекотунье будоражило Машку, поднимало в ней игривое настроение, а сейчас она скучающе закатывает глаза. Поглядите-ка, выросла.

      От звучания мелодии на звонке в меня закрадывается напряжение. И судя по тому, как широкая улыбка озаряет лицо дочки, пока она смотрит на экран телефона, я нахожу подтверждение предположению об адресанте позднего вызова.

      – Папа! ― восклицает Манюня.

      Я не успеваю забрать у нее телефон, она отвечает на звонок и ликующе щебечет в трубку:

      – Папочка, привет! Я соскучилась! Когда ты приедешь за нами?

      Проклятье…

      ***

      ― Верка, не страдай ерундой. Возвращайся.

      Я усмехаюсь. Цинично. Другой реакции Сережа пусть не ждет.

      Он громоздко вздыхает в динамик. Я хожу по флигелю с лейкой и поливаю цветы. Нужно было чем-то себя занять, чтобы не сосредотачиваться на скребущей изнутри обиде в процессе телефонного разговора. До этого момента я была уверена, что во мне не осталось ни физических, ни моральных сил на разборки с бывшим, однако стоило услышать его голос и вялые, ― я бы даже сказала ленивые ― попытки прийти к примирению, злость во мне взыграла по новой.

      – Извини меня, ― бубнит кисло. ― Я больше не буду.

      Я вновь смеюсь.

      Оправдание из разряда «провинившийся первоклассник отчитывается за двойку в дневнике». Я не его, черт возьми, мамочка и больше не нуждаюсь в извинениях. Зареклась обходить пустозвонов за версту. Мы пробовали. Неоднократно. Я прощала. Неоднократно. Наступала на одни и те же грабли столько раз, что если повторю этот трюк снова, меня можно смело назвать умалишенной.

      – Мы не вернемся, ― проговариваю я с поразительным спокойствием в голосе.

      – Вер…

      – М?

      – Я тебя люблю. Вас с Машкой. Вы ― два моих сокровища. Не глупи. Не рушь семью.

      Я рушу семью? Не ослышалась? Соизволил объявиться спустя неделю молчания и имеет наглость обвинять меня. Наверное, только недавно протрезвел. Я в сотый раз убеждаюсь, что поступила правильно и сбежала, иначе мы с Манюней не выбрались бы из этого замкнутого круга.

      – Давай мы с тобой встретимся и поговорим нормально, ― настаивает Сережа. ― Скажи, куда подъехать? Я заберу вас.

      – Не нужно.

      Он шипит ругательство.

      – Что за фигня?! Скажи мне, где вы? Где ты шляешься с ребенком? Головой думаешь, нет? Таскаешь за собой Машку по всяким подворотням…

      – Подворотням? ― ахаю, задыхаясь от подступившего к горлу возмущения. Стискиваю в пальцах ручку лейки и медленно с шумом выдыхаю. ― Такого ты обо мне мнения?

      – А я не прав? ― выплевывает он желчно в ответ. ― Что за привычку дурную взяла ― уходить из дома, когда вздумается? О Машке совсем не думаешь. Какой пример ей подаешь? Чему учишь?

      – Как раз о ней и думаю. Не хочу, чтобы росла, видя твою пьяную физиономию.

      Сережа фыркает.

      – Не преувеличивай… ― а голос под конец у него проседает до полушепота. Неужели, стыд в нем проснулся? ― Выпиваю иногда, ну и что? Я работаю. Имею право