Поселок Просцово. Одна измена, две любви. Игорь Бордов

же теперь?

      – Завтра всё расскажу Поли, видно время пришло.

      И мы замолчали. И августовский прохладно-электрический к-й вечер надавил на нас, и подал нам надежду, и окутывал, окутывал нас, куда-то нес. А нам даже пошевелиться трудно было. Онемевшие преступники, отхватившие-таки куш, с трудом спасающиеся, но чувствующие, что так и не смогут спастись от погони; только неясно, в какой момент она их настигнет. Как бы вот оно, счастье, но счастье ли это? Победа как бы любви над как бы нелюбовью. Любовь, облачённая в чёрный плащ с двумя-тремя звёздами на левом плече.

      Утром я сначала поехал к огородничающим по лету родителям и поведал им страшную историю. Это было более-менее легко. Они сделались конструктивно-немногословно-молчаливо огорчёнными. Так их и оставил. Вернулся домой где-то за час до возвращения Поли с родины. Вывел из коридора, усадил на диван. Сидели на диване с дистанцией.

      – Я полюбил девушку, сильно; уже полгода с ней. Хочу быть с ней. Тебе тяжело, прости меня, – относительно спокойным тихим нейтральным голосом, с выжатыми, но нерасправленными и не повешенными сушиться легкими и испинанным, брыкающимся, колючим сердцем, с жгучим комком под горлом.

      – (после паузы, нейтрально) У вас получилось, чтобы она кончала?

      – Да.

      – Значит, всё-таки дело во мне было.

      Я промолчал. Хотя мне было очевидно, что то, что она сказала, объективно – не правда. Она выдержала длинную паузу. Потом сказала так же нейтрально:

      – Хорошо, я дам тебе развод.

      Я больше ничего не говорил. А она сказала только одно, минуты через три, уже с некими грустно сдавленными эмоциями:

      – Почему ты не сказал мне, когда мы делали этот аборт? У меня хотя бы остался ребёнок…

      Я промолчал. Про себя глупо подумал, полуоправдываясь: «У нас с ней тогда ещё не было секса».

      Следующий день был пасмурный, ветрено-холодный. Всё было неопределённо, стыдно, уродливо-неподконтрольно и тягостно. Мы с Алиной влеклись от третьей больницы вдоль Ветки к НИА, уткнутые в землю, слабо понимающие, как всё это можно выдерживать.

      Удивительно то, что именно в тот день Алинина мама по каким-то своим каналам прознала, что этот замечательный ухажёр её дочери оказывается женат. Она неожиданно ворвалась к нам в комнату и сделала микровселенский плач, на самом деле довольно безобразный, хотя и объяснимый. Потом пришёл ещё и папа и присоединился к плачу молчаливо-нахмуренно-суетливо, борясь с кротостью, но не побеждая в борьбе. К великому счастью. А то я даже вслух выразил сомнение, не случилось бы потасовки впридачу. Мой будущий новый тесть проводил меня до остановки. Иногда он задавал внезапные вопросы, но больше отмалчивался в раздражённом напряжении.

      Что ж, холодный рассудок подсказывал, что нерастянутое во времени вскрытие ещё одного гнойника могло скорее повести к некоему итоговому благу. И это также вбулькивало в котёл холодный стакан облегчения, хотя и сомнительного.

      На другой день я твёрдым шагом подошёл к столу