Единственная. Стефани Марсо

– в каретной стяжке. Эта столь небольшая, но немаловажная в интерьере деталь была в духе Серафимы. Мама девочки очень любила украшать дом вещами, создающими вокруг себя атмосферу старины и великолепия.

      Петрова осторожно, будто боясь, вдохнула запах дома. Несмотря на сырость, пыль и застарелый воздух, здесь всегда, сколько себя помнила Ада, пахло по-особенному. Говорят, если дом не имеет запаха, то и люди в нём живут без любви. Без любви друг к другу, к месту. Такие люди просто живут, не так уж и важно, где, лишь пропуская сквозь пальцы свой недолгий век и совершенно не привязываясь к вещам.

      Серафима и Григорий не умели существовать вот так. Не любя людей вокруг себя, не любя мир, их окружающий. Они испытывали самые искренние чувства к каждому сантиметру своего дома, наполняя его теплотой и уютом. Казалось, что эти двое были созданы именно для того, чтобы освещать всё вокруг себя особенным светом. Аделаида помнила, что в детстве к ним, в «дом на Вита Нова», частенько приезжали гости. Каждый из них знал, что, оказавшись внутри, тебя никогда не оставят в одиночестве.

      Девушка обернулась, ища глазами картину. Она должна была висеть на правой от входа стене. Огромное полотно, высотой почти в два метра, сейчас тоже было затянуто белой тканью. Сдёргивая простынь и отбегая назад, Аделаида запрокинула голову, разглядывая картину. Художник, написавший её, определённо был мастером своего дела. С тёмно-зелёного, глубокого, практически лесного фона на девушку смотрели до боли знакомые лица. Серафима, напоминавшая собою ангела, спустившегося к людям, чтобы обратить их к свету. Её отливающие золотом кудри здесь были собраны в небольшую причёску и откинуты на правое плечо. Голубые глаза, даже с картины, смотрели внимательно и нежно. Такая молодая, такая искрящаяся от собственного света! Ада считала, что они с матерью были практически непохожи, ведь Серафима…. Серафима была совершенством в каждом своём сантиметре.

      На руках у женщины лежала малышка Аделаида. Её беспокойные ручки норовили ухватить маму за волосы, а большие тёмно-карие глаза смотрели прямо в лицо отца. Художнику удалось передать любовь и во взгляде Григория. Любовь, с которой мужчина смотрел на свою жену и ребёнка. Казалось, она была даже в радужке его глаз: светящаяся, заметная, искренняя. Положив правую руку на плечо Серафимы, он заправил вторую в карман льняных брюк.

      Ада смотрела на себя в окружении родителей, думая о том, как сильно они могли бы быть счастливы сейчас. Все вместе. Снова вместе. Не зная горестей, боли потерь. Прошло столько времени, а эта рана до сих пор не затянулась и, на самом деле, она вряд ли когда-нибудь исчезнет. Шрамы на теле не так страшны, как шрамы души. А вот она у девушки пережила многое.

      – Мне так Вас не хватает, – прошептала Аделаида, закрывая лицо руками. Она устала плакать, устала чувствовать боль. Она постоянно пыталась вернуться к нормальной жизни, училась смеяться вместе с одноклассниками, но, в конечном счёте, всё снова сводилось к одиночеству и её слезам