Вот так мы теперь живем. Энтони Троллоп

что он, предостерегая ее от новых знакомцев, печется о собственных интересах?

      – Для себя, – сказал он, делая слабую попытку взять ее за руку, – я более всего на свете желаю идти с вами одной дорогой. Я не говорю, что вы должны хотеть того же; но вы должны знать мою искренность. Когда я говорил о Мельмоттах, неужели вы подумали, что я забочусь о себе?

      – О нет! Отчего мне так думать?

      – Тогда я говорил с вами как с кузиной, как старший брат. Даже если вы будете знаться с легионами Мельмоттов, для меня вы навсегда останетесь той, кому отдано мое сердце. Даже будь вы и впрямь опозорены – если бы позор мог коснуться столь чистого существа, – мои чувства остались бы прежними. Я люблю вас так, как если бы уже поклялся быть с вами в горе и радости. Я не могу измениться, у меня слишком негибкий характер. Есть ли у вас хоть слово мне в утешение?

      Она отвернулась, но не ответила сразу.

      – Вы понимаете, как сильно я в этом нуждаюсь? – продолжал Роджер.

      – Вы легко обойдетесь без моих утешений.

      – Да, я не умру, но легко мне не будет. Мне и сейчас нелегко. Я сделался раздражительным, ссорюсь с друзьями. Я прошу вас хотя бы поверить, что мои слова о любви не лживы.

      – Полагаю, для вас они что-то значат.

      – Они очень много для меня значат, дорогая. Они значат для меня все. Вы едва ли понимаете, что для меня они означают либо блаженство, либо полное безразличие к миру. Я не отступлюсь, пока не узнаю, что вы дали слово другому.

      – Что я могу сказать, мистер Карбери?

      – Скажите, что полюбите меня.

      – А если нет?

      – Скажите, что попытаетесь.

      – Нет, этого я тоже не скажу. Любовь должна прийти сама. Я не знаю, как можно принудить себя к любви. Вы мне очень приятны, но брак – это так ужасно.

      – Для меня он не будет ужасен, дорогая.

      – Будет, когда вы поймете, что я слишком молода и у нас слишком разные вкусы.

      – Вы же знаете, я это стерплю. Вы можете дать мне одно обещание? Что сразу меня известите, если вы дадите слово другому?

      – Думаю, это я обещать могу, – сказала Гетта после короткой заминки.

      – Но вы еще никому не дали слова?

      – Да. Но, мистер Карбери, вы не вправе меня допрашивать. Мне кажется, это жестоко. Я позволяю вам говорить то, что не позволила бы никому другому, потому что вы мой кузен и маменька вам так доверяет. Никто, кроме маменьки, не может спрашивать о моих чувствах.

      – Вы на меня сердитесь?

      – Нет.

      – Если я вас обидел, то лишь оттого, что очень сильно люблю.

      – Я не обиделась, но мне неприятны расспросы со стороны джентльмена. Думаю, они бы любой девушке не понравились. Я не обязана всем обо всем рассказывать.

      – Возможно, вы меня простите, когда подумаете, насколько от этого зависит мое счастье. До свидания.

      Она протянула руку и позволила ему на миг задержать ее в своей руке.

      – Идя по старому саду в Карбери, где мы когда-то гуляли вместе, я всегда спрашиваю себя, есть ли надежда увидеть вас его хозяйкой.

      – Такой