Повесть о братьях Тургеневых. Анатолий Виноградов

может быть, через них-то и пропадем, – возразил Александр.

      Тоблер шептал: «Бог велик и милосерден!» Катерина Семеновна казалась окоченевшей. Она упорно молчала. Уставившись глазами в темноту, она сидела не шевелясь, и, казалось, мгновенное безумие, овладевшее ею, лишило ее способности речи. Когда совсем уж стало светло, неизвестные прикрутили вершину отгоревшей сосны веревкой и, взявшись за веревку всей гурьбой, с какой-то удивительной плавностью и легкостью очистили дорогу. Старший подошел к тому месту, где потухал костер, снял шапку и, не приближаясь к Тургеневым, громко крикнул:

      – Господа хорошие, проезжайте, слободная вам дорога. Мы – пильщики и вам зла не хотим.

      Зоркий глазок Николая Тургенева заметил, как один из толпы неизвестных подобрался к ближайшему дереву и жадно смотрел в детский экипаж одним-единственным глазом. Рыжая борода закрывала почти все лицо смотревшего. Но по глазу и по всей фигуре Николай Тургенев узнал Васю-птицелова. Через минуту Николай Тургенев не мог бы сказать, видел ли он этого одноглазого во сне, или действительно тот подходил к экипажу, – до такой степени быстро он растаял в воздухе. Да и вся группа, как дурной ночной сон, не то чтобы ушла, а просто как-то исчезла, скрылась из глаз.

      Когда миновали обгоревшую сосну и прошел в пути какой-нибудь час, все ночное происшествие стало казаться простым сновидением, и даже разговаривать о нем не хотелось. Нервное возбуждение исчезло. Дети и родители спали крепким сном. Только кучер и форейтор многозначительно обменивались короткими словами:

      – Пильщики! Хороши пильщики! Не нас ждали, а то было бы кистенем в висок – и прощай барин, прощай барыня, прощай милые детушки.

      – Ды-ть, взять-то нечего. Барыня-то с фельегерем шкатулку отправила. Едуть без денег.

      – А они почему знают?

      – Кто? Рощинцы-то? Да они чего хошь знают. Кривого видал?

      – Ну что? Видал.

      – Так ведь это Васька-птицелов.

      – Врешь!

      – Право слово, Васька.

      – Рыжий-то?

      – Ну да, рыжий.

      – Вот оно так-то и бывает. Из господской воли вышел и на большую дорогу пошел.

      – Господская воля – мужицкая доля. А барыня-то как перепугались!

      – Что говорить – язык отнялся. Первый раз в жизни не ругалась.

      – Ды-ть, нешто можно тебя не ругать?

      – Пошел к матери, тебя самого ругать надо.

      – Сиди, сиди крепче, а то кобыла тебя стряхнет. Ей-богу, обоза не остановлю. Пропадай тут, волчья сыть!

      – Что лаешься, старик?

      – А ты что зубы скалишь о барыне?

      – Ну, подь на меня пожалься.

      – На кой ты мне ляд нужен? Все равно тебе в некруты идти.

      На этом разговор оборвался.

      Глава шестая

      В Москве, на Моховой, в университетской квартире расположились хорошо и уютно. Зимний семестр университетских занятий уже начался. Тем не менее Андрей был определен