Повесть о братьях Тургеневых. Анатолий Виноградов

Тургенев подробно рассказывал Марфе, в чем состоит затруднение. Марфа скалила зубы, Саша Тургенев смеялся, говоря, что через неделю разрубят дерево и поедут дальше, как вдруг по лесу раздался протяжный свист. Топор выскочил из рук кучера. Все остолбенели. По хрусту ветвей можно было думать, что на дорогу выходит целый полк пехотинцев с обозом.

      Десять рослых фигур вышли на дорогу из леса и остановились по другую сторону срубленной сосны.

      Тургеневский поезд мгновенно замер. Разговоры и шутки Саши Тургенева прекратились. Форейторы и кучера, прошептав только одно слово: «Рощин», остановились и замолчали.

      – Кажись, они самые, – раздался голос с дороги.

      Потом наступила пауза, и в темноте трудно было понять, что намереваются делать лесные разбойники.

      Иван Петрович пошел по направлению к ним.

      – Ой, батюшка, не ходи! – закричал старый дворецкий.

      Саша Тургенев думал о сказочных разбойниках. Марфуша взвизгнула и бросилась к барыне в экипаж. Андрей, стиснув зубы, заметил:

      – Как жаль, что нас не послушались, а теперь да будет во всем воля божия.

      Голодный и протяжный вой раздался издали. Ему ответил вой другой волчьей стаи. Катерине Семеновне Тургеневой казалось, что жизнь кончается и весь мир распадается прахом. Чувство невыразимого страха за свою жизнь ее оцепенило. Разбойники и волки – неизвестно, что страшнее. Тоблеру хотелось спать, а тут всякий сон прошел мгновенно. «Гирька на кожаном ремне с короткой рукояткой, называемая кистенем, через минуту-другую уложит всех путников».

      «Страшная страна! – думал Тоблер. – И если я когда-нибудь увижу мой родной Геттинген… Aber um Gottes WilJen [О, боже мой (нем.)], случится ли это когда-либо?» – Перед ним пронеслась вся его жизнь в маленьком германском городе с университетом, чтение Руссо по ночам, поездка в Кенигсберг ради слушания лекций профессора Канта, неудачная попытка обзавестись своей семьей. Немец думал про себя, вздыхал и называл себя самого «бедный Тоблер! Der arme Tobler!» [Бедный Тоблер! (нем.)]

      Иван Петрович, остановленный дворецким, решил, что, пожалуй, действительно неблагоразумно приближаться на короткое расстояние к поваленной сосне. С быстротою молнии сообразил он, что сосна повалена недаром, а нарочно, чтобы перегородить им дорогу, что вот сейчас они будут ограблены или разорваны голодной стаей волков, – и все это накануне счастливого приезда в Москву, с которой связана тысяча счастливых надежд.

      «Вот когда небо с овчинку кажется», – думал по-русски Иван Петрович и по-немецки обратился к Тоблеру:

      – Wir haben unsere letzte Stunde [Настал наш последний час (нем.)].

      – Jawohl, gnadiger Herr, – ответил Тоблер, чувствуя, как дрожат его колени.

      Бегающие светляки, синие огоньки замелькали вокруг поезда. Казалось, тысячи светящихся синих жучков летают по лесу. Слышалось лязганье челюстей, подвывание маток. Волки приближались огромной голодной стаей.

      Женская прислуга плакала, даже не плакала, а, вернее, подвывала вместе с волками, словно обе вражеские стороны жаловались на какую-то