Снегурка в постель. Мария Зайцева

чем не спрашивал. Смотрел только.

      А мне не жалко, пусть смотрит.

      Главное, чтоб помог.

      Пока ждали еду, говорить тоже было бесполезно. Живот урчал. А потом, когда принесли…

      Да какие могут быть разговоры, когда тут ТАКОЕ?

      Я временно выпала в гастрономический астрал, Виктор, заказавший себе только кофе, курил и смотрел, как я ем.

      И, похоже, это дело ему нравилось.

      Если я вообще что-то понимаю в мужиках, а понимаю я немного, конечно… Но не настолько.

      Так вот, складывается полное ощущение сейчас, что он меня… Хочет.

      Вот такую, бледную после болезни, со встрёпанной волосней, с белым кремом на губах…

      Да бля! Он – извращенец!

      И потому да, надо быстрее к делу, выторговать свои условия    и свалить побыстрее.

      Но прежде, чем я произношу хоть  что-то, он успевает задать вопрос:

      – Подельник твой кто?

      Ой…

      – Ка-какой подельник? – пытаюсь играть дурочку. Он меня сразу расколол! И вот вопрос – что я ему могу предложить? И нафига ему со мной вообще возиться? Может, он уже все про меня выяснил? Он же ФСБшник! Ой, Сашка, какая ты тупая все же…

      – Так, разговор окончен, – он выплевывает зубочистку, – пошла нахер отсюда.

      – Стой! – торопливо начинаю говорить я, потом делаю паузу. Ладно, Сашка. Ладно. Не за жратву ты продаешься все же. Нет. А за безопасность. За жизнь свою. – Ладно. Давай по порядку тогда.

      Он откидывается на стуле. Кивает приглашающе.

      Я еще раз выдыхаю и… Начинаю говорить.

      Все.

      Обстоятельно.

      С самого начала.

      Он слушает. Периодически прерывает меня, задавая уточняющие вопросы. Странные, кстати, на мой взгляд, вообще не логичные.

      Отвлеченные.

      Например, какое образование у Ваньки. Был ли он в армии. Кому принадлежит комната, в которой он живет сейчас.

      Я отвечаю. Правду. Потому что, снявши голову, по волосам не плачут, как говорил наш сторож.

      Я сдаю своего кореша. Своего детдомовского друга, который заступался за меня перед старшаками. И пару раз даже дрался за меня. Когда  совсем мелкой была.

      Сдаю его, наплевав на наше детдомовское братство, на непреложный закон о запрете крысятничества и стукачества, вбитый в подкорку.

      Рассказываю все.

      И чувствую себя при этом отвратно. Несмотря на то, что Ванька – сам крыса, я-то не такая!

      А нет, Сашка, ты – такая. Привыкай.

      Виктор после того, как я замолкаю, тоже какое-то время молчит.

      Сверлит меня взглядом.

      Странным. Очень странным. Словно на детальки паззл раскладывает. Крутит-вертит каждую деталь, прикидывая, правильно-неправильно, пойдет-не пойдет…

      Потом берет телефон и, глядя мне в глаза, начинает надиктовывать невидимому собеседнику мои данные. И данные Ваньки.

      И, если он ищет в моем лице неуверенность, то вот фигушки ему. Я всю правду сказала. Хоть и стыдно, и тупо это. Но всю.

      И проверить это реально легко с его связями.

      – Пей кофе, Саша, – кивает он на большущий