Запомни, ты моя. Любовь Попова

потом вздохнула и задумалась.

      А почему бы и нет? Что я теряю, рассказав ей то, что и так известно.

      Так я смогу хотя бы на мгновение избавиться от агонии, что сжигает меня изнутри. А может это сигаретный дым и алкогольные пары дурманят мне сознание и делают более откровенной?

      – Мне было шесть, когда я познакомилась с Никитой, – начинаю говорить я и кидаю на него взгляд. Он смотрит в бокал, который сжимает до побелевших костяшек и слушает Камиля. – Он попал к нам в детдом после смерти приемных родителей.

      – Я просила историю о тебе, историю Никиты я знаю. Знаю, что его выкрали из детдома, знаю, что пока он ехал в одной из фур в Европу, там оказалась его родная мать. Знаю, что они потом с Юрой спасли его. По этой истории можно снимать кино и обязательно поплакать. А где была ты?

      Фильм… Жаль, что фильм по моей истории не покажешь в кинотеатрах. Ни одна цензура такого не пропустит.

      – Я тоже ехала в той фуре. И я не могу рассказать свою историю без отсылок к Никите. Ведь именно дружба с ним помогла мне выжить.

      – Каким образом…

      – Мы стали близкими друзьями, там, в детдоме. И потом, оказываясь в опасности или на грани насилия, я вспоминала его. Я надеялась, что однажды он найдет меня, и мы снова будем дружить. Потом это чувство сформировалось в нечто более глубокое, и я не могла пойти как все другие девушки без денег и продать себя. Мне казалось это предательством.

      – Ты даже не знала жив ли он…Ты ничего о нем не знала…

      – Можешь думать, что хочешь. Но я верила, что однажды мы встретимся…

      – Так и случилось. Только вот невинность ты так и не сберегла.

      Я качаю головой, но не вижу в глазах Вики осуждения и продолжаю.

      – Меня привезли в один публичный дом. Продать меня не могли долго, потому что я себя калечила.

      – Как?

      – Дралась с охраной, с клиентами. Делала все, чтобы стать непригодным для продажи товаром.

      – Но тем не менее, аукцион был… И мы знаем Роберто…

      – Там была девочка, тоже русская. Мы сдружились, и, что удивительно, меня на какое-то время оставили в покое. Я расслабилась, перестала каждый день пытаться убегать, зажили синяки. И однажды они схватили эту девочку и сказали, что изнасилуют ее, если я не пойду на этот аукцион добровольно. Она так просила ее спасти, – вспоминаю я крики малышки, что в свои восемнадцать выглядела совсем ребенком. – Я согласилась.

      – И был секс с этим Роберто, – допытывается Вика, а я выпиваю еще стакан сока, с отвращением вспоминая, как он раздевал меня. Словно щупальцами хватался за разные части тела.

      – Был.

      – Понравилось?

      Вскидываю взгляд, чтобы опалить Вику негодованием, но отвечаю негромко.

      – Для меня секс давно стал причиной ненависти к мужчинам. Они используют его, чтобы управлять женщиной, унижать ее, добиваться своего, дрессировать. Секс управляет миром и, кажется, что не было бы его, мир был бы чище…

      – Или его не было бы вовсе… – замечает Вика, и я, думая о своей беременности, могу только согласиться.

      – Да,