(не) беги от меня, малышка. Мария Зайцева

ужин… Но вы, как я понимаю, откажетесь?

      – Откажусь. Оставьте свои попытки уже, Пётр Григорьевич. Не будет по-вашему.

      Тут мы подъезжаем, я паркуюсь.

      И, пока Лада не успела выскочить, резко перегибаюсь к ней, перехватывая обе , вскинувшиеся оттолкнуть меня руки за запястья и укладывая их на колени.

      – Посмотрим, малышка. Посмотрим.

      И, наверно, очень серьёзен у меня в этот момент взгляд, потому что она замирает, даже не пытаясь сопротивляться. Смотрит на меня, зрачки расширены… Словно от возбуждения!

      Ты же меня хочешь, дурочка! Чего ты выделываешься?

      У меня терпения нет с тобой прыгать!

      Может, именно поэтому я тороплю события.

      Целую.

      Сразу жадно, больно и ей и мне. Мгновенно получая тёплый мощный удар возбуждения в пах, потому что её губы – словно афродизиак! От них ведёт. Голову сносит. Придерживаю одной рукой за затылок, чтоб не дёргалась. А второй все так же сжимаю ладони. И не успеваю осознать ситуацию, не понимаю, когда… Она начинает мне поддаваться. Отвечать. Раскрывать под напором губы, несмело и сладко встречать мой язык своим.

      Тут летит к хренам даже самый пограничный контроль, я забываю, что мы, вообще-то в центре столицы, и белый день, и машина у меня приметная и не тонированная…

      Выпускаю её ладони, и они, словно освобождённые из сачка бабочки, мягко ложатся на плечи. Не отталкивают. Гладят.

      Лада тихо стонет, не протестующе, а так жалобно, так нежно, что… Сука, почему именно сейчас? Именно здесь? Надо на заднее хотя бы, надо…

      – Здесь стоянка запрещена, – стучат в стекло.

      Мы замираем, Лада, неожиданно раскрыв глаза, словно не соображая, что происходит, смотрит на меня.

      Во взгляде осознание и ужас.

      И нет, меня это не устраивает!

      Я держу её, уже применяя силу, потому что вырваться хочет!

      – Лада… – предупреждающе хриплю, чтоб не вздумала сбегать. Не сейчас!

      – Боже мой…

      – Убирайте машину! – опять стук в стекло.

      Она переводит взгляд на парковщика, потом на меня. Губы её, исцелованные, красные, дрожат. Пальцы тоже дрожат, когда она отстёгивает ремень безопасности.

      Я ловлю её руки, пытаюсь остановить:

      – Лада, нет! Стой! Стой, я сказал!

      – Убирайте машину, слышите?

      – Боже мой… Откройте! Выпустите меня!

      – Вы меня слышите? Машину уберите!

      – Лада…

      – Выпустите меня!

      Я выдыхаю. И волевым решением прекращаю этот бред.

      Нажимаю на кнопку, выпуская испуганную женщину, она тут же стартует от стоянки с такой скоростью, словно я её тут насиловал.

      Это, на самом деле, очень отличается от реальности. Когда насилуют, вряд ли женщина так стонет.

      Проследив за её побегом с сожалением, разворачиваюсь, открываю окно и даю парковщику денег.

      Чтоб поставил машину туда, где можно.

      Через пять минут захожу в то же здание, следую по указателям на семинар.

      Потому что у меня есть чёткое ощущение незавершённости.

      И больше я его терпеть не намерен.