Ловцы и сети, или Фонари зажигают в восемь. Дмитрий Рокин

стёклами на кончик носа, имел внушительный домашний бар и поглощал состряпанный собственноручно «Лонг айленд айс ти». Вова, облачённый в чёрную футболку и джинсовые шорты, неспешно тянул светлое нефильтрованное под вяленую таранку.

      Кухня, насквозь пропитанная былыми пьяными разговорами, собралась вместить ещё один:

      Евген, посокрушавшись неимению козырей и собрав ворох подкинутых карт в громадный веер, спросил:

      – Ты, кстати, в общака не хочешь скинуть? Мы от души затарились и такую поляну накрыли, что ошалеть можно.

      – Не хочу, – Вова папиросно прижёг взглядом бородатую ухмылку друга, предварительно пройдясь глазом по весьма скромно накрытому столу.

      – Как будто судьба на раздаче… – скрипел негодованием мухлёвщик-Костик, вытянув из колоды мелочь, способную на какие-то действия лишь собрав под свои знамёна толпу таких же мелких, но бойких.

      – А мне нравится, – заявил довольный комбинацией пришедших карт, равно как и новым пристанищем, Вова, умело прикрывая ладонью краплёную карту, – пикового туза.

      – У этого сыра вкус как у трёхнедельных носков, – сморщил лицо в детскую недовольную дулю Костик, подхватив лепесток закуски с сине-белой огромной тарелки, богатой щедротами, уложенными слоистыми кругами.

      – Страшно подумать, при каких обстоятельствах ты их дегустировал, – беззвучным смехом подёргивал бороду Евген.

      – О, тут шуткамен завёлся! – пакостно передразнил друга Жо, предварительно стол усыпав уродливым смехом.

      Костик быстро поглощал напиток, и тело его, падающее на глазах в разверзнутую хмельную бездну, опьянение скрыть не пыталось – как раз наоборот, движения его, как и речь, раз в минуту икающая, сделались очаровательно небрежными.

      – Теперь, Коди, новая жизнь начнётся, – заявил он, сияющий радостью нового сожительства, точно радиоактивный элемент. – Тёлоч-ик! герцогинь будем водить. Синечку под футбольч-ик! употреБЛЯТЬ!

      Костик размашисто-празднующим движением пролил коктейль на себя, на стол и даже немногим количеством брызг одарив Евгена, округлившего желтоватые от курева белки глаз и добавившего вольную анаграмму: «Я твой родственник!».

      – Вот я чмо, любимые шорты ухомаздал! – сокрушался Костик.

      – Чё разъикался? Вспоминает кто? – примерил примету Вова.

      – Все женщины мира! – балагурил Костик, выкатив небезупречно ровные нижние зубы.

      – Да какие вам тёлочки, – зло и низко ухмыльнулся Евген, быстро остыв и глядя на суету друга по смене обмоченных шорт на черные треники в белую полоску. – У Инча вон королевна на куканейро напрашивается, а он ломается как соска.

      – Алёна? – встрепенулся Костик, продев только одну ногу в штаны и мизансценно замерев.

      – Ну. Кто ж ещё, – неспешно пожал большими плечами Евген, улыбаясь всей громадой тела и потряхивая бокалом по короткой орбите, а восхищённый от упоминания приятного имени стаканный