Анатэма. Леонид Андреев

Наум. Когда же вернулся Давид Лейзер, мой старый муж, я сказала ему: «Ты все еще тверд в непорочности твоей? Похули бога и умри. Ибо уже начинает умирать сын твой Наум».

      Сонка плачет сильнее.

      Пурикес (вдруг озирается испуганно). А что… А что, если люди совсем перестанут покупать?

      Сура (пугаясь). Как совсем?

      Пурикес (с возрастающим страхом). Так, вдруг люди совсем перестанут покупать. Что же нам делать тогда?

      Бескрайний (тревожно). Как это может быть, чтобы люди совсем перестали покупать? Этого не может быть!

      Сура. Этого не может быть.

      Пурикес. Нет, может быть! Вдруг все перестанут покупать.

      Все охвачены ужасом; даже Сонка перестала плакать и, бледная, озирает испуганными черными глазами пустынную дорогу. Беспощадно жжет солнце. Вдали, на повороте, показывается Анатэма.

      Сура. Покупатель!

      Пурикес. Покупатель!

      Сонка. Покупатель! Покупатель! (Снова плачет.)

      Анатэма подходит ближе. На нем, несмотря на жару, черный сюртук из тонкого сукна, черный цилиндр, черные перчатки; только белеет галстук, придавая всему костюму вид торжественности и крайней благопристойности. Он высок ростом и, при седых волосах, строен и прям. Лицо преданного заклятию серовато-смуглого цвета, очертаний строгих и по-своему красивых; когда Анатэма снимает цилиндр, открывается огромный лоб, изрезанный морщинами, и несоразмерно большая голова с исчерна-седыми вздыбившимися волосами. Столь же уродливой чертою, как и чудовищно большой лоб, является шея Анатэмы: жилистая и крепкая, она слишком тонка и длинна, и в нервных подергиваниях и изгибах своих носит голову, как тяжесть, делает ее странно-любопытной, беспокойной и опасной.

      Сура. Не хотите ли стакан содовой воды, господин? Жара такая, как в аду, и если не пить, то можно умереть от солнечного удара.

      Бескрайний. Настоящий боярский квас!

      Пурикес. Фиалковая вода! Боже мой, фиалковая вода!

      Сура. Содовая, сельтерская!

      Бескрайний. Не пейте ее содовой воды – от ее воды дохнут крысы и тараканы становятся на дыбы.

      Сура. Как вам не стыдно, Иван, отбивать покупателя – я же ничего не говорю о вашем боярском квасе, который могут пить только бешеные собаки.

      Пурикес (радостно). Покупатель! Покупатель! Пожалуйста, ничего не покупайте у меня, мне даже не нужно, чтобы вы у меня покупали, – мне нужно, чтобы я видел вас. Сонка, ты видишь – покупатель!

      Сонка. Я не вижу. Я не могу видеть.

      Анатэма снимает цилиндр, любезно кланяясь всем.

      Анатэма. Благодарю вас. Я с удовольствием выпью стакан содовой воды и, быть может, даже стакан боярского квасу. Но мне хотелось бы знать, где здесь торговля Давида Лейзера?

      Сура (удивленно). Здесь. Вам нужен Давид – а я его жена, Сура.

      Анатэма. Да, госпожа Лейзер, мне нужно видеть Давида, Давида Лейзера.

      Сура (подозрительно). Вы пришли сказать что-нибудь плохое: у Давида нет друзей, которые носили бы платье из такого тонкого сукна. Тогда уходите лучше – Давида нет, и я не скажу вам,