Прислужник своего «Естества». Андрей Арсланович Мансуров

Смотрит. Влажные от слёз и выразительные глаза наливаются злобой и ненавистью.

      Она плюёт мне в лицо – правда, немного, и несильно: похоже, в горле уже пересохло, как в Сахаре. Ещё бы: вон, струйки пота так и текут по спине и исподмышек. А уж воняет – никакой дезодорант не помог! Всё правильно: больно. Адреналин. Стало быть – повышенное потоотделение. Читал я в своё время и материалы о Зое Космодемьянской. Из протоколов допросов комиссарами красной армии тех крестьян-колхозников, в избе которых все эти пытки и происходили. Как её, Зою, обрабатывали шомполами от карабинов, по ягодицам да по ляжкам, нацисты. Получила она тогда ударов этак за пятьсот… Оказалось ничего: больно, но не смертельно.

      Голос у моей красавицы стал сиплый, тихий. Но – ругается, проклинает. Призывает Господа покарать меня, монстра поганого, маньяка-садиста доморощенного. Выродка нетрадиционной ориентации. Проклинает и меня, и родившую меня мать, и вообще – всех моих родных и близких до седьмого колена.

      Дура ты, думаю. Со своими «родными» давно уж я разобрался.

      Голос у неё, конечно, сильно подсел и ослаб. Плохо для записи. Хотя, это-то как раз понятно – нельзя же столько орать, и не охрипнуть. Говорю же: сразу видно: работает девушка в балете, а не в опере! Ха-ха. Впрочем, вряд ли она и в этом случае могла бы говорить нормально – слишком много жидкости потеряла. Наверняка сейчас во рту сталактитовая вязкая слюна, и солоно от крови – от прокушенных насквозь губ.

      Но я же не совсем уж сволочь какой: пошёл в угол, принёс чашку с водой. Показываю на её рот, и на чашку: мол, попей. Даже подношу поближе.

      Зубы стиснула, мычит, вижу – пить всё-таки хочет, но не пьёт. Гордая, стало быть.

      Уважаю. Такую пытать – сплошное наслаждение!

      Ну а я вот не гордый. Чашку поставил обратно на стол, плётку взял. И теперь неторопясь обхожу её со всех сторон. И – обрабатываю, обрабатываю: уже в полную силу своих тренированных мышц! И по туловищу, и в промежность, и по грудям недоделанным. Не трогаю только икры, утыканные шляпками гвоздей: ещё вывернется случайно какой гвоздь – уделает тогда мне кафель кровищей… А я грязи не люблю!

      Подвал теперь полон звуков смачных ударов, и стонов, хрипов, конвульсивных всхлипов и рыданий – на нормальные, полновесные, крики у неё уже сил не хватает. А мне приходится работать поаккуратней: потому что из тех мест, которые обрабатываю повторно, или даже по третьему разу, уже начинает сочиться кровь: прорвало кожу, стало быть, грубым материалом, из которого плётка-то моя основная сделана.

      Думаю себе этак отрешённо: на следующую жертву придётся какие-нибудь эластичные колготки натянуть. Чтоб кожу не повреждать. Правда, тогда не будет на видео видно следов от ударов. Э-э, ничего: что-нибудь придумаю!

      Ладно, я не гордый, как уже говорил, а, вернее – писал: занимаюсь теперь больше передом, и спиной: той частью, что над талией. Работаю добросовестно, если можно это так назвать.

      И вот, спустя всего сорок восемь минут (засёк!) вижу, как её головка чуть дёргается,