Смерть заберет с собой осень. Эмма Рид Джонсон

Он развернулся ко мне лицом и смотрел прямо мне в глаза с немым вопросом: «Что на этот раз?».

      Не чувствуя ног, я подошёл к нему ближе. Парня это ничуть не смутило, но на дне его безжизненных глаз, в которых словно промелькнула быстрая тень заинтересованности, можно было разглядеть слабое удивление.

      Большим пальцем я дотронулся до бледной кожи щеки. Она была холодной, точно незнакомец только-только пришёл с улицы, или же просто у меня поднялась температура и всё казалось не таким, каким являлось в действительности.

      – Просто пытаюсь осознать вашу реальность. – Я не оправдывался, а говорил как есть.

      – И? – Он вытащил руку из кармана и сжал ею мою ладонь так, чтобы я не смог убрать её.

      – Ощущения – это всё, на что я могу рассчитывать. Однако… – под его пристальным взглядом я замялся, – …как можно доверять тому, что в любой момент может подвести?

      – Хороший вопрос, – кивнул парень.

      – Это равноценно тому, – продолжил я, – когда человек, которому ампутировали конечность, продолжает считать, что она есть. Самообман, дарованный нашим мозгом? Привычка? Не столь важно, ведь они чувствуют то, чего на самом деле нет. Вот и я не понимаю: схожу ли я с ума или вы и в самом деле стоите передо мной.

      На его губах заиграла слабая улыбка, из-за которой мне сделалось очень паршиво, будто бы он решил надо мной поиздеваться. Я вырвал свою руку из его хватки и отшатнулся, чуть не врезавшись в какого-то мужчину с несколькими пакетами, до отказа набитыми одеждой.

      – Извините, – промямлил я. То ли мужчине с пакетами, то ли незнакомцу, что продолжал сверлить меня насмешливым взглядом.

      Развернувшись и поправив ворот своего пальто, я вскинул руку в прощальном жесте. Я не сильно верил в то, что парень оставит меня в покое, и был готов выдать новую порцию бессмыслицы, когда резко осознал, что остался один. На краткий миг я растерялся, удивлённо оглядываясь по сторонам, но его нигде не было. И можно было бы сказать, что я ему благодарен, если бы сердце не начало тоскливо сжиматься от нахлынувшего чувства полного одиночества. Оно сковывало тяжёлыми цепями и постепенно тянуло на илистое дно, где меня не ждало ничего, кроме скорой смерти, что каждодневно злорадно шептала на ухо: «Скоро наступит твой час, и ты встретишь его один».

      Глава 3

      – Тадайма[6].

      Дома оказалось темно и пусто. Родители ещё не вернулись – странно, ведь мама предпочитала уходить с работы пораньше, чтобы успеть приготовить ужин к возвращению отца. Тот всегда говорил, что легче было бы заказывать что-нибудь из ближайшего ресторана, но мама слишком любила готовить, поэтому он перестал с ней спорить.

      Перед тем как войти, я стряхнул налипший снег с зонтика, но даже он не спас моё пальто, и его полы промокли насквозь, как и мои ботинки. Поставил зонт на место, скинул с себя верхнюю одежду и обувь. Последнюю предусмотрительно отправил сушиться на брошенное у стены полотенце, чтобы то впитало в себя всю уличную влагу.

6

Тадайма (Tadaima) – «Я вернулся, я дома».