Рассказы. Ира Брилёва

Владивосток и тапочки

      Вагон суетливо подпрыгивал на каждом крошечном ухабе. Странная она, эта физика железных дорог. Вроде и рельсы ровные – аж до горизонта как два параллельных абсолюта, и колеса гладкие, отполированные силой тяжести до зеркального блеска. Ан, нет! Трясет и все!

      Я возвращалась в Москву из очередной творческой командировки. Так я зову свои периодические наезды в родные пенаты – пишется мне там хорошо.

      В попутчики мне попалась молодая пара, по виду сразу и не определишь, кто такие. Слово за слово – поплыл разговор, и я для себя уяснила, что парень, видимо, из «деловых» – не броский с виду, малоразговорчивый, с цепким, изподтишка, взглядом. Но ничего неприятного в этом взгляде я не подметила.

      Девушка подходила под определение «ангел» – белокурая, голубоглазая и очень милая. Вот этим ее милым обаянием эта пара меня и подкупила. Я, обычно не разговорчивая в поездах, не признающая общения с незнакомыми людьми в принципе, оттаяла, и поведала им, что я в обыкновении своем – писатель. После этого моего претенциозного заявления парень вдруг заулыбался, и как-то внутренне расслабился, словно бы отпустил там, внутри себя, тугую пружину. А зачем она, если опасности никакой от меня не предвидится?

      Мы проболтали, без малого, часов около восьми – за разговорами день в поезде катится незаметно. Они расспрашивали меня о том, как это – писать книги. Я с удовольствием рассказывала. Но где-то в самой глубине глаз парня все же таился огонек недоверия. Я пошла ва-банк. «А хотите, я сейчас, вот здесь, прямо на ваших глазах напишу стихотворение. И хорошее! – подкрепила я свое нагловатое предложение вполне себе резонным – для меня! – заявлением номер два. Огонек в глазах парня поменял окраску. Теперь я прочитала в них нескрываемое уважение. А что, «деловые» всегда уважали чужую лихость и здоровое нахальство. Во времена пиратов это называлось «авантюрой». Но дело ведь не во временах, а в действиях.

      За окном мелькали заснеженные сосны, промерзшие насквозь прозрачные березы и прочий зимне – снежный антураж. Подумав пару минут, я накатала двенадцать строчек, почти не отрывая перо от бумаги. «Вот! Это вам на память, – гордо, словно фокусник, доставший из шляпы зайца, сказала я, завершая тепленький еще стишок своим автографом. Ребята молча, с восхищением приняли из моих рук листок, на котором были написаны эти строчки: