Рассказы. Ира Брилёва

внушительный список. Во – первых, он любил провожать свою хозяйку до магазина, которым заканчивалась улица метрах в восьмидесяти от нашего дома. Он рысью, словно заправская собачонка, бежал вслед за неторопливо идущей пожилой женщиной – моей мамой, садился около магазинных ступенек, и терпеливо ждал, пока та делала покупки. Если она задерживалась, он улучал момент, когда кто-нибудь из покупателей открывал дверь, просовывал голову внутрь и громкими возмущенными воплями торопил хозяйку. Если ей после магазина нужно было отправиться куда-нибудь еще, Кузя усаживался на углу улицы и набирался терпения еще часа на два – три – она редко отсутствовала дольше. Но, как только, возвращаясь, она оказывалась в поле его зрения, кот выказывал все признаки бурной радости. Дождавшись, пока хозяйка подойдет поближе, он снова, как преданный взрослый пес, бежал рядом. Иногда эмоции перехлестывали у него через край, и тогда он забегал впереди нее, опрокидывался на спину и весело бил лапами в воздухе, вызывая хохот и умиление соседей по улице. В этот момент он уже не напоминал взрослого пса, привычно бегущего у ног хозяина, а становился самим собой – котом Кузей, радостно и открыто смотрящим на эту распрекрасную жизнь.

      Еще одним фокусом у Кузи было неистребимое желание посидеть на хозяйском плече. За это он получил от меня дополнительное прозвище – «попугай Джона Сильвера» – в память о легендарном попугае – пирате. Уж очень Кузя на него был похож, когда взбирался на плечо к моей маме. Он мог сидеть там часами, и ему совершенно не мешало, что она готовит обед или разговаривает по телефону.

      Спал Кузя исключительно в хозяйской постели, не признавая никаких кресел, ковриков или специальных кошачьих коробочек. Он дожидался, когда моя мама ложилась отдыхать днем, или укладывалась спать поздним вечером, забирался к ней под подбородок, теплой мягкой горжеткой обвивался вокруг шеи и спокойно засыпал, не обращая никакого внимания на слабые протесты хозяйки. Иногда он заваливался эдаким бокогреем к ней под одеяло, сворачивался там аккуратным калачиком и мирно посапывал до самого утра.

      Когда Кузя был поменьше, он обожал кататься верхом на Бьянке, используя ее в качестве домашней лошадки, словно заправский жокей. Черная, как смоль, кошка, была настоящей стопроцентной флегмой и относилась к Кузиным закидонам с непробиваемым спокойствием. Обычно он подстерегал ее где-нибудь за холодильником или под столом, неожиданно выпрыгивал из своего укрытия и вскакивал ей на спину. Бьянка от испуга брала в галоп, и Кузя, довольный, пыхтя от гордости за собственную находчивость, разъезжал на спине у пожилой кошки, пока ему не надоедало это занятие.

      Иногда, когда к маме приезжали гости, Кузя встречал их за калиткой, у дороги, с удовольствием запрыгивая в салон привезшего их автомобиля, и, расхаживал там, внутри, с совершенно нахальным хозяйским видом.

      Но все же коронным Кузиным фокусом был номер с печеньем. Мама как-то пожаловалась мне, что не понимает, куда девается печенье, которое она регулярно покупает