Банда профессора Перри Хименса. А. И. Вороной

тем, что его оторвали от такого увлекательного занятия, перепачканный в земле, с исцарапанными шипами руками, нехотя поднимался в голубую спальню.

      Обнищали они потом. И уже Дику Ричардсону в наследство достались лишь часть заросшего бурьяном розария да еще – что не исключалось вовсе – некоторые гены авантюриста Петра Гарина. Но в отличие от своего далекого предка Дик уже не обладал таким напористым нравом в достижении своих целей. Более того, от матери он унаследовал мягкий и флегматичный характер и даже некую застенчивость и нелюдимость.

      Часто трогая пожелтевшие страницы книги историка и писателя Ч. Нормана[1], очевидца последнего межгосударственного катаклизма, Дик с огромным упоением вглядывался подолгу в старинные фотографии, дорисовывая в голове своим воображением события. На одной из них были запечатлены П. Гарин и З. Монроз в тот самый ответственный в обороне Англии и Большого Лондона день. Вымазанное в саже – вероятно, от копоти некачественных свечей – пирамидок гиперболоида – лицо Зои Монроз светилось бесшабашной удалью, было счастливым и радостным. Петр Гарин, такой же возбужденный и грязный, подмигивал фотографу левым глазом, как тот школьник, списавший контрольную по математике.

      И, вчитываясь еще и еще в строки этой книги, Дик Ричардсон, с его затянувшейся инфантильностью – так говорила его бабка, миссис Сабрина Ричардсон – очень жалел, что родился так поздно, родился в этой стране, где города застроены густо небоскребами, а не в лесистой Англии тех времен, что родился в такой скучной и напичканной разными роботами и автоматами тек[2], что уже давно канули в Лету все войны, давно кончилась эра сражений и подвигов, давно миновала эпоха приключений и фантастических изобретений, эра гениев и ученых одиночек. Тому пример судьба деда, Фила Ричардсона. Приехав в Америку с кучей гениальных проектов, – у деда все проекты были «гениальными» – он не пожал плоды своей научной деятельности, не стал профессором какого-либо университета, не разбогател, а лишь превратился в неврастеника, скрягу, брюзжащего противного старикашку.

      Компании и концерны использовали его идеи, выплатив тому жалкие гроши. И сколько он ни тягался по судам, сколько ни нанимал адвокатов, так ничего и не добился. Как говорят русские в таких случаях – ободрали деда как липку. Так ему и надо! Нечего было соваться в эту Америку.

      Дик удивился, что произнес про себя это слово, наименование своей страны, как-то отчужденно, будто со стороны, будто она ему и не родина, будто он и не полюбил уже ее, ее сохранившиеся еще в глубинке леса и реки, луга и горы. А все от того, догадался он, что у меня чертовски плохое настроение. Оно плохое вот уже полгода, как остался без работы… И что ждет меня сегодня? Не наврал ли этот Грорэман? Мог и наврать. Он ведь не обязан говорить мне всю правду.

      Раздался паромный свисток. Дик вздрогнул, очнулся, попытался припомнить лицо того человека, полного, с жиденькой черной бородкой, и весь разговор с ним на мосту.

      Глава

1

Ч. Норман. Битва за Великобританию. Лондон, Изд. «Клейтон», 1947 год.

2

Тек – тысячелетие (прим. авт.)