Маленькая повесть о большой любви. Эльвира Ивановна Сапфирова

женой и внуками, в зал. Уселся как ни в чём не бывало на диван, подобрав под себя ноги. Успокоился. Взгляд упал на отражение в зеркале.

      На него смотрел костлявый высокий старик с обширной залысиной и серыми реденькими волосами. Роговые очки делали удлиненное лицо даже привлекательным, но постоянно сползали на конец иссиня-красного толстого носа.

      – Да, а ведь был очень даже привлекательным, – скромно заметил он своему отражению, – весил 120 кило, имел отдельный кабинет и купался в лучах славы, в женском внимании, можно сказать, даже любви. Туфли покупал себе самые дорогие и без шнурков. после того как однажды утром жена, провожая его на работу, расхохоталась, глядя, как он обувается,

      – Игорёк, – смеялась она, – ты обуваешься, словно беременная женщина, боком!

      Он попробовал наклониться вперед – и, к своему ужасу, не смог: подбородок упёрся в живот или грудь (какая разница!) Покраснел, фыркнул, хлопнул дверью и ушёл. А в кабинете приголубили, погладили, расцеловали и комплиментов массу наговорили. Понравилось.

      Вечером, перед сном, когда никого не было рядом, всё же попробовал достать рукой пальцы ног. Не смог. Купил длинную железную ложку,

      Да, тогда помогла Валентина. Она как раз прилетела из Японии, вкусностей привезла и мучения его, будто руками развела: оказывается, чем полнее человек, тем вызывает большее уважение, а он чиновник, и просто обязан быть солидным.

      Дед встал с дивана и, чтоб убедиться в своём теперешнем превосходстве над собой, рывком согнулся в поясе и застыл от боли, прострелившей поясницу. Усевшись осторожно на край дивана, всё-таки дотянулся до пальцев ноги и кинул победный взгляд на отражение:

      – А ты говорила: не смогу! Я ещё ого-го! Какие конференции устраивал! По триста, четыреста человек размещал в гостиницах и не где-нибудь, а на курортах Чёрного моря! И отдых, и работа. Красота! Всё успевал. Вот время было: и работа в радость, и достаток в доме. А как умел красиво говорить! Самое главное, нигде не соврал. Чистейшую правду всегда говорил.

      От этой сладкой мысли губы дрогнули и растянулись в полуулыбке, а подбородок сам поднялся вверх.

      – По телевизору показывали чаще, чем ведущих. Персона! Заслуженный работник! А сейчас… что ни скажешь, всё невпопад, да не по-твоему выходит. Брякнешь впопыхах, а тебя тут же носом в дерьмо. Оплошал, мол…

      Он вздохнул, опустил ноги в шерстяных носках на ковёр, ещё раз тяжело вздохнул с сожалением, хотел встать, но бросил печальный взгляд на стоящую у плиты жену и подумал:

      – Она тоже не святая. Никогда меня не любила. Всё время возилась с детьми то с чужими, то со своими, и сейчас с ними. Уже троих вырастили, выучили, доктора наук, да кандидаты. Можно же и отдохнуть. Так нет, она от внуков не отходит. Вот Валентина давно бы всех разогнала и не мучила бы его.

      Вкусный запах перебил размышления, разбудил аппетит, и, нахмурившись, хозяин проглотил слюну.

      – Знает ведь, что нельзя мне печёное, а готовит. На зло. Ну, разве