Эхо Мертвого озера. Рейчел Кейн

тянусь к Пэтти и беру за руку. Она глубоко всхлипывает, но по-прежнему молчит. Наверное, не может выразить словами свои чувства. В ее душе настоящий ад, и единственный выход – моя только что протянутая рука.

      Наконец она спрашивает:

      – У вас есть дети, миз Проктор?

      – Да. Дочери семнадцать, сыну пятнадцать.

      Уголок ее рта слегка приподнимается. Не от улыбки, а от мысли, что у меня ребенок того же возраста, что и у нее.

      Она опускает взгляд на наши все еще соединенные руки.

      – Знаете, до рождения Джульетты было так странно ощущать, что внутри меня бьется еще одно сердце. Я клялась, что чувствую это, хотя врачи говорили, что у меня просто разыгралось воображение. Но я точно знала, что ее крошечное сердечко трепещет где-то глубоко во мне. И знала, что, если когда-нибудь оно перестанет биться – до ее рождения или после, я тоже это почувствую. Мир просто внезапно погрузится в тишину.

      Она снова смотрит мне в глаза:

      – Как думаете, вы бы почувствовали, если б что-то случилось с кем-то из ваших детей? Если б кто-то из них…

      Она замолкает, не в силах договорить, будто это смертный приговор.

      Я не отвечаю. Это и не нужно.

      – Я все еще чувствую ее сердце, миз Проктор… – Ее голос охрип от многочасовых рыданий. – Моя малышка жива. Я точно знаю.

      Умом я понимаю, что Пэтти никак не может знать, жива ли ее дочь. Но логика не имеет значения, когда речь идет о собственном ребенке. Я понимаю связь, о которой она говорит. Я сама чувствовала такое.

      И теперь исчезновение Джульетты становится для меня личным делом. Я хочу найти ее не только ради денег или по долгу службы – это долг одной матери перед другой. Я не могу бросить эту женщину. Я ее последняя надежда, и нельзя лишать ее этой надежды.

      – Сделаю все, что в моих силах, – торжественно обещаю ей, будто клянусь на Библии.

      Знаю, это глупо. Шансы ничтожно малы. Мне не нравится быть тем последним шансом, на который вся надежда. У меня нехорошее предчувствие, что моя психика сильно пострадает при любом исходе дела. Но отказаться уже невозможно.

      На леденящую долю секунды, забыв все наставления психолога, я вспоминаю, как сидела в запертой комнате рядом с женщиной с такой же нечеловеческой му́кой в глазах. Как обнимала ее, пока она истекала кровью в мучительной агонии. Кто-то должен был быть с ней. Чувствую, как на меня накатывает сначала горячая волна, а потом холодный прилив тошноты. Нет. Это в прошлом. Это совсем другое дело. Забудь.

      Пэтти сжимает мою ладонь, возвращая в настоящее.

      – Спасибо, – шепчет она, убирает руку и вытирает глаза, прежде чем вздохнуть и изобразить вежливую улыбку. – А теперь могу я предложить вам чай со льдом?

      Переход резкий, но, похоже, необходимый. Переключиться на привычное южное гостеприимство – единственный способ не рухнуть в бездну боли. Пэтти явно нужно побыть одной, чтобы прийти в себя, и я киваю.

      – Было бы чудесно, спасибо.

      Пока она достает из холодильника