Русские хроники 10 века. Александр Коломийцев

по течению в четырёх верстах от Ольшанки обосновалась сестра-двойняшка – весь Дубравка. В восьми поприщах от Дубравки лежало вотчинное селище Городня. Из Городни на закат дорога вела в бывшую столицу Древлянской земли Искоростень, на восход – в Киев. До Искоростеня набиралось вёрст сорок пять, до Киева же – сто с немереным гаком. Меж Дубравкой и Ольшанкой высился холм, прозванный Красной Горкой. На ровной вершине горушки росли три могутных дуба. В среднем, неохватном, на высоте полутора человеческих ростов на все четыре стороны света смотрели кабаньи челюсти. Здесь, у дубов, находилось святилище. Когда на дубе появились зубастые челюсти, не помнили и древние старики. Торчали они из коры, словно сами собой выросли. На луговине близ холма собирались на игрища меж сёл жители Ольшанки, Дубравки и Городни. На горушке катали писанки – разрисованные яйца, на требище у священного дуба славили богов. Блюли святое место, творили требы три волхва – Путша, Вышата и Градобой. Старшим был Путша. Огнищанину Оловичу, управлявшим вотчиной тиунам Красная Горка пришлась не по вкусу. То была гордыня. Им, боярским мужам, приходилось за десяток вёрст добираться на моления. Но святые места ни князьям, ни боярам, ни их мужам и приспешникам не подвластны. Священное дерево выросло не у Городни, а на Красной Горке. Сам Перун на него в незапамятные времена родией указал. Подступался как-то Олович к Путше с предложением перенести требище к Городне, да после своих святотатственных слов едва не кубарем с Красной Горки скатился.

      В Ольшанке у берёзовой рощи было своё святилище. В святилище жили старый и молодой волхвы. Старого звали Торчин, молодого – Студенец. Великомудро умельство волхвов. Многие тайны знать надобно, дабы законы божьи соблюдать и советы верные людиям подавать, спасать их от всяких напастей. Потому Торчин, коему уж скоро предстоял путь в Навь, третье лето обучал Студенца волховским премудростям. Но не только славить богов на требище ходили люди в святилище. Обитала здесь же потворница Зоряна. Вот к ней-то натоптали тропу и ольшанки, и жёны и девы из Дубравки, случалось, и из Городни прибегали. Многие заботы несла на себе Зоряна. Хотя и считалась потворницей, а и ведуньей приходилось бывать, да мало ли кем. Надобно Макошь ли умилосердить, рожаниц ли, – то Зоряна ведает. На свадьбах без неё не обойтись. И невесту в бане моет, и чашу с талисманом плодовитости молодым подаёт. Лечила Зоряна женские немощи, роды принимала, рожениц выхаживала, к занедужившим детям её же звали. Ежели у кого живот становился тяжёл, силы иссякали, к ольшанской потворнице шли. Знала Зоряна и притворы, и наговоры, и целебные снадобья готовила. Человека квёлого, от немощи едва ноги переставлявшего, могла потворница оздоровить, бодростью, силой напитать, на Купалу, на игрищах меж сёл костёр возжигала. Была Зоряна бездетной вдовицей, умельство своё от бабки переняла. Пока в мужатицах ходила, умением своим шибко не пользовалась, а как овдовела, к волхвам ушла, о людиях озаботилась. Торчин не раз ей говаривал: «Кому умельство своё передашь, Зоряна? С собой унесёшь? То не дело, надобно его людиям оставить. Жена ты ещё молодая, крепкая,