Военные повести и рассказы. Валентин Катаев

визжа, бросив на руки брату полотенце, стала размазывать воду по лицу, заботливо вытирать рубашонку.

      – Ну тебя… Всю избрызгал! Какой ты, Капка, баловной!

      Потом Капка вынул из кармана тщательно завернутые в газету две черносливины.

      – На́, Нюша, это у нас в столовке компот давали. Одна моя, а другая Шурки Васенина – он чернослив все равно не ест, дурной такой.

      – А Рима мне сегодня колобушечку медовую купила.

      И тебе одну оставила.

      Колобушки из очищенных семечек подсолнуха, зажаренных на меду, были любимейшим лакомством затонских ребят. У Капки даже глаза разгорелись.

      – А Рима-то ела сама? – спросил он, глотая набежавшую слюну.

      – Ела, ела, правда ела! – заторопилась Нюшка, помня, что старшая сестра наказывала ей именно так ответить Капке.

      А сама она глаз не сводила с зернистого шарика, который лежал на блюдечке, отливая медовым золотом.

      – Капа… дай куснуть разочек…

      – Нюшка, мне чего-то неохота, ешь все, – сказал Капка.

      Нюша зажала рот обеими руками и замотала головой.

      – М!.. М!.. Ешь сам, – промычала она в ладошку, отталкивая другой рукой брата.

      Сошлись на том, что разделили колобушку пополам. Капка сел за стол, где Рима оставила для него хлеб, несколько запеченных в мундире картофелин, половину селедки. Всё это было заботливо укрыто обрывком газеты «Ударник Затонска».

      – Почта сегодня не приходила? – спросил Капка, глядя в сторону.

      – Нет, не приходила.

      Капка незаметно вздохнул. Пятый месяц нет писем от отца. Плохо дело. Усталость, которую Капка прежде не ощущал, теперь вдруг разом легла на плечи, пригнула голову к столу.

      – Капа, а мама скоро наша приедет?

      – Скоро.

      – А отчего она всё не едет и не едет?

      – Нюшка, ты бы спать легла лучше, чем человеку мешать. Видишь, кажется, человек кушает, а ты «тыр-тыр-тыр»…

      Нюшка, положив локти на стол, прижавшись щекой к руке, смотрела боком и снизу, как он ест, крепкими пальцами облупливая картошку и тыкая ее в солонку. Нюша любила смотреть, как брат колет дрова, как он умывается, как ест. Она могла часами глядеть вот так. Всё это было очень интересно. Капка ел молча, старательно разжевывая, собирая крошки со стола в ладонь и отправляя их в рот. Так едят тяжело наработавшиеся за день люди, хорошо знающие, как достается человеку хлеб. Усталость понемножку отваливалась. И Капке уже хотелось рассказать об училище, о работе в Затоне, о мастере Корнее Павловиче, о дураке Ходуле. Нужно же поделиться с кем-нибудь тем, что заполняло целый день и от чего никак не выпростать головы. Рассказать старшей сестре – эта не поймет как надо. Валерке и Тимсону следует говорить не так. С ними приходится говорить кратко и как о самом обыкновенном – подумаешь, мол, всё пустяки, – чтобы они чувствовали, каков человек Капка Бутырёв. А ведь хочется иногда по душам и всё как есть выложить. Вот был бы отец дома или Арсений Петрович, эти бы всё поняли как надо. А Нюшка хоть и мало что смыслила, но очень уж хорошо слушала, а главное, всему