Ф. А. Абрамов. Сборник. Федор Абрамов

других колхозах и таких нет, да и хоть по видимости, а все-таки мужчина.

      Николаша с важностью, какую давало ему сознание собственной незаменимости, начал так:

      – Как я специалист по тонкой работе, то махать молотом мне несподручно. Прошу выделить в мое распоряжение физическую силу.

      – Это какую такую силу тебе, Николай? – не без ехидства полюбопытствовала Варвара.

      – Ежели так, по-нашему сказать, то это такая, какая будет махать молотом по моим указаниям. Иначе – баба здоровая.

      По залу прошелестел легкий смешок. Лукашин тоже – первый раз – от души рассмеялся.

      – Так бы и говорил…

      – Марфу Репишную! Кто же здоровше Марфы?

      – Да я всю кузню разнесу!.. – вздыбилась Марфа.

      Но, как ни упиралась она, порешили: работать Марфе в кузнице.

      После этого вопросы и предложения посыпались со всех сторон. Однако было уже поздно, лампа из-за недостатка керосина чадила, потрескивая фитилем, и Федор Капитонович, напутствуя: «Словом-то из пушек не стреляют… Работать надо…» – закрыл собрание.

      Глава седьмая

      Старинные, с облепленным циферблатом ходики, висевшие в общей комнате, показывали половину четвертого. Светало.

      Анфиса медленно подошла к председательскому столу и, не раздеваясь, присела на табуретку. С чего начать?.. За что приняться?.. Ей смутно припоминались какие-то главные звенья, о которых после собрания говорил Лукашин. Дома, ни на секунду не сомкнув глаз, она всю ночь продумала об этих самых звеньях. И выходило – все, чего ни коснись, главные звенья. И хлеба нет, и корм на исходе, и людей нет… Бывало, об эту пору сев кончали, а ныне весна шла тяжелая, холодная – хуже всякой осени.

      – Ох, горе горькое… – вздохнула она и тупо посмотрела перед собой. На самой середине стола возвышалась большая грязная, с выщербленными краями тарелка, доверху заваленная окурками.

      – Нет уж, хватит, Харитон Иванович! – вдруг ожесточилась Анфиса.

      Она схватила лихачевскую пепельницу и швырнула ее в печку. Потом, все еще рассерженная, оглядела контору. Пол затоптан, засандален, будто век не мыт, у дверей в углу мусор прикрыт обтрепавшимся веником. А на стенах что делается! И табачников-то поискать сейчас, а газеты со стены лоскутьями выдраны – все на те же проклятущие сосульки.

      Она широко распахнула двери, открыла форточку. Свежий, холодный сквозняк рванулся в комнату. Потом скинула с себя ватник, подоткнула подол, закатала рукава кофты и, отыскав на кухне ведра, сходила за водой к колодцу.

      Час спустя, отирая пот с лица, она окинула глазом свежевымытый пол и, как-то сразу повеселев, сказала:

      – Ну вот, так-то лучше.

      Но только она присела на табуретку – за спиной заливисто задрожал звонок. Она растерянно посмотрела на блестящий, пляшущий шарик, беспомощно оглянулась – в конторе она была одна. А звонок заливался, все настойчивее и требовательнее. Вот наказанье-то! Ей ни разу в жизни не приходилось разговаривать по телефону. И кому только в этакую рань не спится?..

      Наконец