Дети ночи. Дэн Симмонс

произвести усыновление на законных основаниях.

      – Cine sinte^i dumneavoastra? – злобно спросил высокий. – Се este aceasta?

      О’Рурк не удостоил его вниманием и обратился прямо к американке.

      – Ни один из этих детей не подлежит усыновлению и не нуждается в нем. Их родители работают на заводе. А эти двое… – он небрежно махнул левой рукой в сторону румын, будто брезгуя даже взглянуть на них, – шпана… бандиты, которые занимаются продажей чужих детей. Подумайте, пожалуйста, что вы делаете.

      – Мы… – начал американец, снова облизнув губы. – Мы не собирались…

      Его жена, казалось, вот-вот расплачется.

      – Так тяжело получить визу на больного ребенка, – пожаловалась она. Акцент у нее был то ли оклахомский, то ли техасский.

      – Заткнись! – заорал высокий.

      Его крик был адресован О’Рурку, а не американской паре. Он сделал три шага и замахнулся так, будто собирался размазать священника по стене.

      Кейт видела, как О’Рурк повернулся, стремительно перехватил запястье занесенной над ним руки и стал медленно давить ее книзу. Румын дернулся, попытался высвободить руку, но тщетно. Его лицо налилось кровью, а башмаки скребли по полу в поисках лучшей опоры, однако перехваченная рука продолжала опускаться, пока О’Рурк не прижал все еще сжатый кулак к боку своего противника. Лицо румына было уже не красным, а почти свекольного цвета. В попытках вырваться он всем телом содрогался от напряжения. Выражение же лица священника оставалось неизменным.

      Коренастый выхватил из кармана выкидной нож и шагнул вперед. Высокий что-то отрывисто бросил ему как раз в тот момент, когда хозяева квартиры начали кричать, а американка – плакать. О’Рурк отпустил руку румына, и Кейт увидела, как тот хватает ртом воздух и разминает пальцы. Затем он рявкнул что-то еще, и его напарник, спрятав нож, погнал ошеломленных американцев из квартиры. Вся компания проскользнула мимо стоявшей в дверях Кейт, будто ее вообще не существовало. Дети рыдали вместе со своей мамашей. Отец семейства стоял, потирая небритую щеку, как после пощечины.

      – Imi pare foarte rau, – сказал О’Рурк цыганам, что Кейт поняла как «мне очень жаль». – Noapte buna, – добавил он, выходя из квартиры, что означало «спокойной ночи».

      Дверь захлопнулась. Священник и Кейт стояли в коридоре, глядя друг на друга.

      – А вы не хотите перехватить этих американцев? – спросила она. – И отвезти их в Бухарест?

      – Зачем?

      – Ну, они могут поехать еще куда-нибудь с этими… с этими сволочами. Кончится тем, что они утащат другого ребенка прямо из кровати.

      О’Рурк покачал головой.

      – Сегодня вряд ли. Все это, так сказать, сбило их планы на вечер. Я завтра позвоню им в «Лидо».

      Кейт посмотрела в темный лестничный проем.

      – А вы не боитесь, что вас поджидает один из этих подонков?

      Ей показалось, что подобная мысль весьма позабавила священника и он улыбнулся. Но улыбка тут же сошла с его лица.

      – Не думаю, – мягко сказал он, и в его голосе прозвучало почти неуловимое сожаление. – У них сейчас голова