Аспид. Дарина Евгеньевна Чуткова

что на свете есть мужчина, способный угодить высоким требованиям моей, сведущей во всех вопросах матери, а тем более пройти ее жесткий романтический отбор, осуществлявшийся путем неформального литературного тестирования.

      – Фима – ворона, просмотрела жениха.

      – Он что, умеет призраком перемещаться по воздуху или телепортироваться?! – изумилась сестра, – Я не могла не заметить, когда он подошел к подъезду.

      До сих пор дивлюсь нашей семейной глупости. Как мы могли пустить к своему домашнему очагу монстра, самого настоящего упыря? Я называю суженого своей матери подобным образом не из ненависти, а исходя из сведений о его происхождении, которые приобрел позже.

      Когда мужчина переступил порог нашей квартиры, а затем, скинув плащ изящным движений, принялся безразлично оглядывать скудное убранство, я еще не знал, что он – вампир. Однако, эта странная личность сразу показалась мне подозрительной.

      Выражение смертельной скуки делало лицо Хрисанфа Елизаровича похожим на живое надгробие, оно не виделось мне застывшей фарфоровой маской, на которой по-настоящему живут только глаза, как как у Луи из "Вампирских хроник". При всей его очевидной «мертвости», я должен признаться, что никогда прежде не видел человека более живого, чем этот старый вампир.

      – «Цветы покрывают все. Даже могилы», – промяукал он на манер кота Баюна, обращаясь к матушке. Как сейчас помню этот необыкновенный голос! Не столько манипулирующий, лишающий рассудка, сколько наполненный едким артистизмом, пьянящей музыкальностью. Казалось, лишенный всякого тембра, этот голос не был не низким, не высоким, он словно принадлежал бесполому существу из другого измерения.

      – Эрих Мария Ремарк… – глупо краснея, с извиняющейся улыбкой на устах, пропищала матушка.

      Затем хищник улыбнулся по-дикому ослепительно, обнажая плотоядный оскал и вручил моей маменьке великолепный букет белой гортензии, обрамленный редкими веточками нежно-фиолетовой сирени. Я, занятый интересной игрой мускул на лице вампира, заметил цветы только в тот момент, когда Томочка устремила на них восхищенный взгляд, полный безропотного преклонения перед галантным кавалером.

      «Знакомая атмосфера, – пронеслось у меня в голове, но я не вспомнил, где недавно видел эти цветы. – Странно, обычно гортензию не используют в букетах».

      – Ты дьяволу бы также легко продала душу? Он тоже наверняка знает, что цитата принадлежит Ремарку, – вдруг я не выдержал и, презрительно обращаясь к маме, выпалил часть своих мыслей. У меня, конечно же, осталась еще масса претензий, но я был ужасным трусом, поэтому предпочел нанести удар ниже пояса вместо открытой конфронтации.

      После того, как я выпустил пар, мне стало стыдно. Мама побагровела от обиды, она не ожидала непонимания от сына, а в глазах Хрисанфа Елизаровича впервые за несколько минут пребывания в нашем доме зажглось подобие отблеска человеческой жизни. Я бы сказал, это был какой-то пугающий, странный, колючий интерес к моей персоне, от которого вдруг