Лукреция Борджиа. Три свадьбы, одна любовь. Сара Дюнан

еще больше голосов, но для победы их будет все равно недостаточно. После этого Асканио Сфорца, который, в общем-то, мог бы стать неплохим папой, несмотря на то, что благоволил бы Милану в большей степени, чем Флоренции, начнет паниковать. И на это у него есть все основания. Ведь делла Ровере на папском престоле будет покровительствовать кому угодно, лишь бы тот щедро платил. А деньги, которые он использует, чтобы достичь своей цели, даже не его собственные. Ты знаешь, откуда они? Франция! Только представь! Итальянский кардинал продался Франции! Уверен, ты уже наслышан об этом. Должно быть, ты подумал, что все это гнусная клевета? Но не забывай, в Риме в слухах больше правды, чем лжи. – Старик многозначительно вздохнул. – Несомненно, это обернется сущим кошмаром! Власть чужестранцев в папском дворце! Чтобы не допустить такого поворота, Асканио Сфорца обратился ко мне. – Он немного помолчал, давая собеседнику возможность осознать его слова. – Ведь в данный момент я единственный человек, который может не допустить катастрофы.

      – Обратился к вам? Но… – Юноша осекся, вспомнив наставления отца пользоваться чаще ушами, чем языком. – Но я думал…

      – Что ты думал? Что папа Борха тоже будет чужестранцем? – спросил Родриго, намеренно произнося свое имя на испанский манер. – Человеком, который станет покровительствовать только своей семье, а поддержкой баловать Испанию в ущерб Италии? – Его глаза на миг сверкнули гневом, который он был не в силах скрыть. – Скажи, а станет ли папа из рода Медичи меньше заботиться об интересах святой церкви только потому, что любит свою семью и прибыл из Флоренции?

      – Кардинал Борджиа, я вовсе не хотел…

      – Обидеть меня? О нет! Ты и не обидел. Сильные мира сего должны открыто говорить друг с другом. Иного я и не жду.

      Он улыбнулся, хорошо понимая, что своими словами обидел молодого человека сам.

      – Да, я из рода Борджиа. И с детьми своими я говорю на нашем родном языке. Но при этом я не меньший итальянец, чем те, кто запускает руки во французскую казну! Если папская тиара продается – а Бог свидетель, не я начал эту торговлю, – то пусть она хотя бы останется на этой земле! – Он снова вздохнул и хлопнул собеседника по плечу. – Что ж, боюсь, я сказал уже слишком много. Смотри-ка, ты вытянул из меня всю правду. Как же ты похож на отца! Он был прирожденным политиком. Всегда держал нос по ветру и, уловив изменения, разворачивал паруса, чтобы направить корабль по верному курсу.

      Молодой Медичи ничего не ответил, слишком потрясенный происходящим. Всю жизнь наблюдая, как отец в случае необходимости с легкостью превращал уксус в мед, он лучше любого другого знал, что такое политика, но даже ему в новинку были и эта театральность, и это поистине гениальное коварство.

      – Ты устал. Отдохни. Что бы ни случилось, утро вечера мудренее. Знаешь, думаю, моему Чезаре алые одежды придутся к лицу, как и тебе. – Борджиа лучезарно улыбнулся на прощанье. – Я буду счастлив увидеть, как вы оба стоите рядом, стройные и крепкие, как кипарисы. Только представь, какой огонь