Дублинеска. Энрике Вила-Матас

на жару, на Спайдере четыре рубашки. Если честно, эта занятная подробность от него ускользнула. Он извиняется и говорит, что еще не успел сосредоточиться на фильме. К тому же он, как правило, игнорирует мелкие детали.

      Он заставляет себя присмотреться к рубашкам. Четыре штуки – и это в разгар лета. А что можно сказать о чемоданчике? Чемоданчик очень маленький и потертый, и когда Спайдер его открывает, видно, что кроме всяких бессмысленных предметов там лежит маленькая тетрадь, туда Спайдер крошечными буковками записывает свои нечитаемые впечатления.

      Селии хочется поговорить о записях Спайдера, ее интересует, не напоминают ли они Рибе микрограмматическое письмо Роберта Вальзера. Ну конечно, напоминают. Мелкий, словно бы робкий почерк хрупкого юноши, отзывающегося на кличку Спайдер, наводит его на мысли об авторе «Якоба фон Гунтена», о тех временах – еще до его первой госпитализации, – когда его буквы начали мельчать, повинуясь его навязчивому стремлению погаснуть и исчезнуть. Потом Селия спрашивает, заметил ли он, что угрюмые и недоброжелательные улицы лондонского Ист-Энда, где бродит Спайдер, практически пусты.

      Сказать по правде, он заметил только то, что Селия с самых первых кадров фильма теребит его, не переставая.

      – Тебе велели проверить, в состоянии ли я еще концентрировать внимание и замечаю ли происходящее? – спрашивает он наконец.

      Кажется, Селия давно привыкла к его реакциям и к тому, что его ответы не всегда привязаны к вопросам и появляются совсем не с той стороны, откуда их ждешь.

      – Ты должен любить меня. Все остальное меня не интересует, – решительно заявляет она.

      Риба делает мысленную зарубку у себя в голове. Потом он занесет эту фразу в компьютер, он завел себе специальный файл в «Ворде» для коллекционирования фраз.

      Ты должен меня любить, остальное меня не интересует. Это что-то новенькое, думает он. Хотя, может быть, она и раньше говорила что-то подобное, просто формулировала по-другому. А может, это специальная буддийская фраза, кто ее знает.

      Внезапно ему кажется, что Спайдер шпионит за ним, подслушивает его разговоры и даже мысли. Или это он сам – Спайдер? Без сомнения, персонаж притягивает его. Более того, где-то в глубине души он хочет быть Спайдером, кое в чем он полностью с ним себя отождествляет. Для него Спайдер – не просто бедный безумец, он носитель некоей вывихнутой мудрости, чрезвычайно интересующей его с тех пор, как пришлось закрыть издательство. Наверное, думать, что он – Спайдер, это все-таки чересчур. Но разве его не обвиняли в том, что он читает собственную жизнь, словно рукопись неизвестного автора? Сколько раз ему приходилось слышать, будто жизнь для него – не более чем литературный текст?

      Он видит, как Спайдер смотрит в камеру, закрывает чемоданчик и идет по холодным безлюдным улицам. Видит так явно, словно тот зашел к ним прямо в гостиную и ходит теперь тут, как у себя по лондонским трущобам. Спайдера только что выпустили из психиатрической лечебницы, и теперь он направляется в заведение, предположительно,