Хэдли и Грейс. Сюзанна Редферн

с лица, – крикнул Фрэнк. – Ты выглядишь как чертова шлюха! И что это за хрень у тебя в ухе?

      Каждая клеточка тела Хэдли напряглась, пока она наблюдала, как темнеет лицо Мэтти. Дочь повернулась к Хэдли, ее взгляд словно бросал ей вызов: скажи что-то. Но Хэдли продолжила молчать, и Мэтти унеслась прочь.

      – Что за черт? – повторил Фрэнк. – Почему ты позволяешь ей так ходить?

      Хэдли ничего не ответила, кровь бешено застучала в висках. Она всегда напоминала Мэтти стереть макияж и снять серьги до того, как ее увидит отец. Но сегодня она отвлеклась: сначала на ненависть дочери, потом на паука, потом на Скиппера. Всегда ведь напоминала: «Мэтти, папа дома. Не забудь умыться и снять украшения». Украшения – вежливый эвфемизм для ее причудливой сережки.

      Фрэнк с ума сходил, когда Мэтти покрасила волосы. Он разбушевался, схватил ножницы, пригрозил в наказание обрить ей голову. Единственное, что его остановило, это Хэдли, умолявшая не делать этого. Она буквально стояла в их спальне на коленях, блокируя дверь, а потом долго ублажала его, и только поэтому Фрэнк не стал брить дочь. Воспоминания о том, что ей пришлось тогда сделать, вызывали у Хэдли отвращение. Так она защищала свою дочь. Она снова почувствовала боль кожей головы, когда вспомнила, как он дергал ее за волосы, когда она делала это, жгучую боль от того, что ее волосы вырвали с корнем, и еще более острую боль от жестоких слов, сказанных Фрэнком. И она молила, чтобы Мэгги никогда не услышала этих слов.

      Конечно, Мэтти ничего об этом не знала. Она считала Хэдли ужасной матерью, которая ничего не делает, чтобы заступиться за нее. Она была права насчет первой части: ни одна хорошая мать не допустила бы, чтобы все зашло так далеко.

      Хэдли перестала резать салат и прислонилась к стойке, нож задрожал в ее руке. А теперь Скиппер уходит. Мэтти невдомек, что именно Скиппер защищал ее.

      Да, Фрэнк орал, говорил ужасные слова, был вспыльчивым и бросал вещи. Возможно, он даже зашел бы так далеко, что отрезал волосы Мэтти. Но он никогда не причинял ей физической боли – милость, дарованная Скиппером просто самим фактом его существования.

      Вскоре после того, как Скиппер пошел в начальную школу, его учительница вызвала Хэдли и Фрэнка, потому что была обеспокоена тем, что рассказал ей Скиппер – странной историей о тренере.

      Он запер кого-то по имени Блю в ванной и не выпускал наружу. Тренером, конечно, был Фрэнк, а Хэдли – Блю, но учительница не могла этого знать.

      Фрэнк выпутался из этого, виня во всем ночной кошмар и гипертрофированное воображение четырехлетнего ребенка, но достаточно испугался, чтобы понять, что, в отличие от Мэтти и Хэдли, Скиппер не будет молчать, его бесхитростность была такой же частью его личности, как и цвет волос.

      С того дня Фрэнк ограничивал свое насилие супружеской спальней, куда дети не допускались, что во многом спасало Мэтти от худших проявлений его гнева.

      Когда позвонила Ванесса, первой мыслью Хэдли было: Нет! Ты не можешь его забрать. Как я буду защищать Мэтти? Она тут же поправила себя, поняв, насколько это было неправильно. Она была той, кто должен был защищать Мэтти, но просто не представляла,