Вдовий полог. Елена Касаткина

Чего так рано?

      – Химичка заболела! Нас отпустили. – Ида присела расшнуровать ботики и не заметила, как воровато оглянулась на дверь спальни тётка. Зато заметила мужские коричневые ботинки в углу.

      – Ох, а у нас хлеба нет. Ты давай, сходи. – Дилля схватила с полки сумочку. Нервно задёргала молнию.

      – Я же вчера купила и бородинский, и батон, – удивлённо посмотрела на тётку Ида.

      – Так то вчера… – Дилля вынула из кошелька сторублёвку. – А сегодня кончился. Я это… Голубям скормила.

      – Голубям?

      Тётя Дилля не отличалась любовью к животным. Тем более к птицам, тем более к голубям.

      Ида заметила на вешалке большую чёрную куртку, фирменную.

      – А не надо хлеба, – перехватив взгляд племянницы, затараторила Дилля. – Вот… – схватила с полки разноцветный импортный пакет, протянула. – Отнеси-ка Розе Францевне.

      Ида приткнула портфель к шкафу и взяла пакет.

      Увесистый пакет распирали деликатесы. В это время в спальне кто-то сдавлено чихнул.

      – Ну иди, иди, скажешь – за платье благодарность. – Дилля вытолкала Иду на площадку.

      Снова идти мимо компашки не хотелось. Подумают, что специально перед Витькой «рисуюсь».

      Но делать нечего. Изобразив на физиономии безразличие, Ида вышла из подъезда.

      «Годы летят стрелою…», – напевал Витька, размашисто проходя пятернёй по струнам и отбивая такт ботинком по земле. Голос у Витьки приятный, тёплый, велюровый.

      «Скоро и мы с тобою…» – увидев Иду, подхватила Инка, – «из города уйдём». Голос у Инки громкий, ровный и правильный. И этот факт окончательно испортил Иде настроение. Инка занималась музыкой, играла на фортепиано и пела в школьном хоре. Про Иду учитель пения говорил, что ей медведь на ухо наступил.

      Проходя мимо, Ида снова покосилась на Витьку, но тот не отрывал взгляд от струн.

      «Где-то в лесу дремучем…», – красиво голосила ей вслед Инка, отчего хотелось заткнуть растоптанные медведем уши и бежать со всех ног к Розе Францевне.

      Роза Францевна Марголис была лучшей в округе швеёй. Собственно других и не было. Было ателье, где работали две слабослышащие женщины. Но к ним обращались по мелочам – прострочить наволочку или занавески, за сложными вещами ходили к Розе Францевне. Никто не смел называть Розу Францевну швеёй, это слово она не переносила, и требовала величать её модисткой. Величали. Было за что. «Недостаток материала рождает оригинальные фасоны», – приговаривала Марголис, раскладывая выкройки на куцых отрезах ткани скупых клиенток.

      Обитая толстым слоем утеплённого дерматина, дверь открылась перед Идой почти сразу, как только палец выжал из звонка мелодию «Подмосковных вечеров». Морщинистая женщина со взбитой паклей волос на голове внимательно рассматривала Иду сквозь стянутую дверной цепочкой щель.

      – Я от Одиллии Ивановны, – пролепетала Ида